Несущая свет. Том 1
Шрифт:
«Бывают раны и увечья, которые навсегда закрывают мужчине путь к женитьбе на знатной женщине». Если бы я смог заставить думать окружающих, что со мной произошел несчастный случай, и что меня отвергли богини судьбы, а не дочь Бальдемара…»
Слепота — вот выход! Но слепота только на один глаз. Ни одна жрица и не один жрец не соединит браком девушку знатного рода с одноглазым или слепым мужчиной — это слишком дурное предзнаменование для всего рода невесты. К моменту вступления в брак жених и невеста должны быть в добром здравии и без изъянов, иначе их союз не принесет ничего, кроме несчастий.
«Итак, я скажу Марагину, Торгильду, Коньярику и другим, что на меня напала разъяренная собака».
Он подманил собаку куском сушеной оленины, и когда животное подошло достаточно близко, ударил со всего маха мечом и снес ей голову. Ну вот, это должно служить доказательством
Затем, после ужасной минуты колебаний и нерешительности, он пронзил себе ножом правый глаз. Горячая кровь хлынула обильным потоком по его лицу. Правую глазницу жгло, как огнем. Боль была почти нестерпимой. Он рухнул на колени, еле сдерживая рвущийся из груди вопль. Но Витгерн считал, что все это были пустяки по сравнению с тем позором, который довелось бы ему пережить, если бы дочь Бальдемара публично отвергла его.
В каждой деревне и каждой роще на землях хаттов люди призывали друг друга к праведной мести. К тому времени, когда Витгерн со своим отрядом вернулись в южный лагерь, собравшиеся там воины были похожи на плохо выезженную горячую лошадь, которая от одного легкого прикосновения хлыста могла понести сломя голову и не разбирая дороги. Почему Бальдемар не поднял их в поход на врага, когда пролитая кровь сородичей еще не высохла на земле? Со времени последнего набега прошло уже четыре дня, а Бальдемар все еще пребывал в каком-то жутком необъяснимом спокойствии, сидя целыми днями в своем шатре и не делая никаких попыток поднять своих людей на обнаглевшего врага. Весь лагерь бросал тревожные нетерпеливые взгляды на большой шатер, крытый черными шкурами зубра, который принадлежал Бальдемару. Как он мог оставаться таким безучастным после того чудовищного разгрома, который учинили в его доме вражеские воины? Может быть, на остроту его ума и силу духа влияет возраст — Бальдемар был на семь лютых зим старше Видо. Или, может быть, горе сломило его волю и решимость?
Хаттское войско расположилось на подветренном склоне холма Овечьей Головы, расположенного в непосредственной близости от границы с Римской Империей. После очередной военной кампании воины не расходились по домам, поскольку ни сегодня — завтра могло начаться военное вторжение со стороны Рима, поэтому каждый день в лагерь прибывали все новые и новые свежие силы. Здесь подчас находились целые семейства в полном составе. Гуси, свиньи, козы и крепкие русоголовые ребятишки шныряли мимо шатров, расставленных без всякого порядка на территории лагеря. Хотя хаттское войско выглядело самым дисциплинированным на фоне вооруженных орд других племен, на пристрастный взгляд римлян, его вряд ли вообще можно было назвать войском или армией. Оно было слишком бессистемно в своей тактике и слишком импульсивно в достижении своих подчас неразумных целей. Это войско было похоже на сведенные воедино разрозненные, независимые друг от друга группы воинов-сородичей, каждая из которых искала на поле боя славы для себя. На марше они не придерживались никакого регулярного строя, точно так же, как без всякого порядка разбивали военные лагеря. Некоторые спали под открытым небом, другие жили под навесами, устроенными ими из собственных плащей; и всех воинов раздирали противоречивые мечты и желания — с одной стороны, их воодушевлял доблестный благородный Бальдемар, а с другой стороны, их манил своими посулами корыстный алчный Видо, обещая богатую добычу.
Когда кончался летний военный сезон, и награбленное добро было разделено между участниками походов, они отправлялись по домам, чтобы всю зиму бражничать и пировать всласть. Единственное, за что они удостаивались похвалы римлян, заключалось в следующем: только в войске хаттов существовала организованная система снабжения продовольствием. Целый обоз с провизией следовал за хаттским войском, находящимся на марше. Этот обоз был полностью на попечении отряда обученных военному мастерству женщин из определенных семей, где существовала традиция, передающаяся из рода в род, посвящать женщин в тонкости военного дела и направлять их в хаттские войска. Предводительствовала ими женщина по имени Ромильда. Военные отряды других племен добывали себе фураж и съестные припасы на марше, грабя все вокруг, а когда не могли ничего найти съестного в округе, возвращались восвояси. Организованное снабжение хаттского войска продовольствием, а также готовность воинов беспрекословно повиноваться своим вождям — редкий обычай среди варваров Севера — делали хаттов довольно грозным противником, как для Рима, так и для соседних племен.
В первый день после своего возвращения
Вообще-то, прибыв в лагерь, Витгерн ожидал, что Бальдемар сразу же призовет его к себе — ведь он первым побывал на месте трагических событий. Он думал, что Бальдемар сгорает от нетерпения и хочет поскорее расспросить его обо всем. Но время проходило, а вождь все не звал его к себе, и тогда Витгерн вообразил, что Бальдемар признал его виновным в своем несчастье и готовит расправу над ним. На второй день после своего возвращения Витгерн убедил себя, что Бальдемар задумал приговорить его к смерти. Он замкнулся среди своих страхов и домыслов и смутно сознавал, что происходит вокруг, не замечая растущего хаоса в хаттском лагере.
Когда миновало семь дней, весь лагерь взбунтовался, вознося к небу нестройные крики:
— Дай нам отмщение! Веди нас в бой Бальдемар!
Воины сбились в одну толпу, потрясая над головой начищенным оружием. Их вопли сливались с криками детей и голосами домашних животных. Ближе к вечеру Витгерн стал свидетелем потрясшей его сцены: Видо взобрался на одну из провиантских телег и начал во всеуслышанье разглагольствовать перед собравшейся толпой, намереваясь воспользоваться пассивностью Бальдемара и склонить чашу весов в их соперничестве в свою сторону. Витгерн с отчаяньем наблюдал за всем происходящим, стоя в последних рядах толпящихся вокруг телеги воинов. Он находился достаточно близко, чтобы хорошо видеть выступающий вперед, как у старой карги, подбородок Видо, и энергичные рубящие жесты его рук. Некоторые слова Видо достигали слуха Витгерна.
— Боги знают о близящемся конце человека, когда тот еще ничего не подозревает об этом, — и посылает знамения. Когда Водан забирает мать человека и одновременно с этим его сына… — услышал Витгерн слова, которые перекрыла новая волна протяжных криков и воплей.
«Видо, как всегда, мелет своим поганым языком», — подумал Витгерн. Но в его душу не могло не закрасться беспокойство от того, что на этот раз люди внимательно прислушивались к словам Видо, как будто он не был конокрадом и вором, охотящимся за чужими стадами, а под его усадьбой не были закопаны кости убитых им странников — в нарушение всех священных законов гостеприимства. Обычно, когда Видо выступал с нападками на Бальдемара, его слова находили отклик в душах какой-нибудь жалкой кучки вечно недовольных людей. Сегодня же добрая половина всего войска — где были и бедные, плохо вооруженные земледельцы, и состоятельные воины с длинными мечами, висевшими на поясе, и даже некоторые соратники Бальдемара, — теснилась вокруг Видо, не спуская с него горящих глаз.
«Жажда мести лишила их остатков здравого смысла», — решил Витгерн.
Витгерн пробрался сквозь толпу поближе и увидел такое, что еще больше обеспокоило его. За то короткое время, которое Видо пробыл в военном лагере, он привлек на свою сторону добрую сотню вновь прибывших воинов, влив их в ряды своих соратников. И теперь они стояли стройной шеренгой позади него, одетые все одинаково в темно-коричневые туники и плащи из шкурок куницы. Среди них попадались люди с лицами, отмеченными голубоватыми знаками, свидетельствующими о принадлежности этих воинов к племени хавков; на других воинах были витые бруктерские ожерелья; третьи походили на свевов своими длинными волосами, туго перехваченными сзади на затылке. Витгерн понял, что это были люди из соседних племен, привлеченные Видо в свою дружину. Где, интересно, Видо раздобыл столько золота, чтобы заплатить им всем? Единственным честным путем обогащения считался военный разбой. Но Видо был слишком ленив, чтобы организовывать частые военные вылазки, он больше походил на гиену, питающуюся падалью.
И даже в этот день Бальдемар не призвал к себе своих соратников. Хотя вокруг его большого черного шатра, стоявшего на вершине холма, царило оживление. Витгерн видел постоянный поток снующих туда и обратно рабов, бедных земледельцев, чужеземных торговцев, пойманных разбойников и бродяг, которых водили к вождю на допросы. «Но что именно хотел узнать у них Бальдемар, — раздраженно думал Витгерн, — неужели и так не ясно, что напавшими на наши земли воинами были гермундуры?»
«Бальдемар, ты совершаешь смертельную ошибку. Неужели ты не слышишь громких призывов своих соплеменников? Так ты можешь потерять их на веки вечные».