Несущая свет. Том 1

Гиллеспи Донна

— Что?! — кровь душной волной прилила к лицу молодого воина. — Так она все же вступит в брак? Но она наотрез отказалась сделать это. Кто же в таком случае женится на ней? Зигвульф?

— Зигвульф? Ха! С чего ты взял! Я бы никогда в жизни не выдал ее замуж за человека, испытывающего такое непреодолимое отвращение к воде. Если вблизи Зигвульфа отряхнулась мокрая собака, то он считает, что уже хорошо искупался.

— Значит, не Зигвульф… Тогда кто же? Неужели этот человек — более достойный муж, чем я? — Витгерн чувствовал в эту минуту беспомощную злость хищника, которому вырвали когти.

— Да, я бы сказал именно

так. Он более достойный муж, чем мы все.

— Я не умею разгадывать загадки.

— Ревность затемняет твой разум. Ауриана сама назвала своего жениха. Она должна стать невестой Водана. Клянусь Хеллем, именно с ним вступит она в брак в ночь собрания племени. Я не бессмертен, мой мальчик. И ты, конечно, понимаешь, что прежде чем я паду в одной из битв, кто-то — будь то бог или человек — должен взять на себя заботу о судьбе моей дочери.

— Поэтому ты и твоя дочь решили, что это должен быть бог… И все же я не до конца понимаю тебя.

— Благородный Витгерн! Ты слишком почтителен, чтобы вслух назвать причину твоего недоумения. Поэтому я сделаю это за тебя. До твоего слуха несомненно долетела молва о том, что Ателинда больше не сможет вынашивать детей. И поэтому ты с изумлением спрашиваешь себя, как он может добровольно лишать свою семью потомства, прерывая по существу свой род? Это действительно величайшая жертва, которую я могу принести. И эта жертва приносится мною сознательно. Я хочу добровольно отдать богам то, что стократно превосходит уже взятое ими у меня. Боги забрали моего сына. И вот я отдаю им всю свою надежду на продолжение рода — на наследников. Эта жертва умилостивит небеса и землю, ты согласен со мной?

Только теперь Витгерн разглядел морщины скорби на лице Бальдемара. Его взгляд был слишком неподвижен, слишком печален, как будто он смотрел на мертвое тело дорогого ему человека; он слишком торжественно и прямо восседал в своем кресле, словно находился перед жертвенником в священной роще.

— Что же касается ее знаменательной победы в поединке в Ясеневой Роще, Витгерн, то это такой редкий знак военного везения, сопутствующего ей, что подобные случаи среди нас в последний раз встречались очень давно — в ту пору, когда Волчица еще не начала выкармливать основателей Рима. Поэтому ты сам видишь, что бог положил на нее свой вожделеющий взор еще прежде, чем я пришел к решению благословить этот священный брак.

Витгерн слушал, грустно соглашаясь с Бальдемаром, и думал про себя: «Бальдемар умудряется командовать богинями Судьбы, судя по тому, что они идут у него на поводу и выполняют по существу его волю. Вот старая лиса. Хитрая, чующая свою выгоду лиса. Как все же отец и дочь похожи друг на друга! И теперь они оба будут всегда охотиться вместе, только не зайцев и оленей, как прежде, а на римлян. Бальдемар всегда мечтал, чтобы Ауриана постоянно находилась рядом с ним, делая то, что он делает, и живя так, как живет он сам. Вот тот род бессмертия, который нравится ему — он состоит в наследовании духа, а не плоти. Бальдемар хочет видеть перед собой свое продолжение, наследницу своего духа, своей бесплотной сути. Да, в них обоих действует один и тот же неукротимый дух дикого вольного скакуна!»

— Вести вооруженную борьбу с Римом — это все равно, что носить воду решетом, — продолжал Бальдемар. — Может быть, ей с ее чудесным даром удастся остановить эту чуму. Иногда я думаю, что

в ней живет мой дух, только очищенный и возвышенный. То, чего я добиваюсь своим могуществом, она достигает своей невинностью. Причем она сама не сознает этого, она разбирается в этом не больше, чем какой-нибудь полевой зверек. Своей невинностью она, пожалуй, могла бы сразить дракона…

Трубный глас боевого рога снова потряс воздух, словно мощный порыв ветра.

— Видо! — прошептал Витгерн, повернувшись в ту сторону, откуда слышались боевые звуки. — Неужели ты не слышишь этого? Неужели ты не понял то, что я говорил тебе? Умоляю тебя, Бальдемар, выслушай меня! Они выступают в поход!

— Почему же, я все прекрасно слышу. Ты прав. Видо действительно выступает в поход.

— Я не понимаю тебя! С ним из лагеря уходит и часть твоих соратников! Может быть, ты не знаешь, что этим утром на его сторону перешло еще двадцать твоих людей?

— Двадцать три, если уж быть совершенно точным, — отозвался Бальдемар. — Если слегка потрясти дерево, то с него первыми упадут самые гнилые плоды.

— Я не могу больше выносить все это! Мы до сих пор не покарали гермундуров за их разбой, и с каждым мигом нашего промедления растет наш позор! — эти слова отчаянья сами вырвались из уст Витгерна, и он почувствовал, что краснеет. Он ведь вовсе не собирался говорить все это; подобные слова были прямой критикой действий Бальдемара. Но хуже всего было то, что совсем недавно Витгерн сам все это слышал из уст гнусного Видо!

Однако, к полному изумлению молодого воина, Бальдемар ничуть не рассердился на него. Напротив, его глаза подернулись пеленой задумчивости.

— Ты так и не задал самый интригующий и важный вопрос, Витгерн: откуда у Видо такие несметные богатства? Ведь на мысль о них наводит появление у Видо в одночасье новых соратников, большинство из которых иноплеменники, чужеземцы. Не мог же он привлечь их на свою сторону простым красноречием, да и сам он как боевой вождь ничего собой не представляет — потому что Видо едва ли когда-нибудь за всю свою жизнь возглавил хоть один стоящий военный поход.

— Проклятье, я понятия не имею обо всем этом. Может быть, он использует клад, о котором всегда говорил, утверждая, что нашел его в земле… Но разве об этом речь? Я умоляю тебя, останови его! Почему ты не борешься за свою честь и доброе имя? Если ты будешь и дальше бездействовать, клянусь, что я начну действовать на свой страх и риск! — Витгерн круто повернулся на каблуках и широким, решительным шагом направился к выходу, придерживая висевший на поясе длинный меч.

— Стой! — резкий голос Бальдемара прозвучал, словно звон железа о железо. Витгерн замедлил шаг, но не остановился. — Ты слишком резвый своевольный щенок, которого надо держать на короткой привязи. Повернись лицом ко мне!

Голос вождя звучал строго и повелительно. Витгерн медленно повиновался.

— Вот именно, — продолжал свою мысль Бальдемар, как ни в чем не бывало, все тем же пренебрежительным тоном, — клад! Древний клад, как он утверждает! Мне здесь принесли пару монет из этого клада. На них изображен Нерон, Нерон, клянусь богами, а не какой-нибудь правитель древности! Так за кого принимает меня этот Видо? Только круглый дурак может полагать, что все остальные вокруг него — дураки.