Несущая свет. Том 3
Шрифт:
Теперь Марку Юлиану стала ясна причина смерти по меньшей мере одного из трех сенаторов, значившихся первыми в секретном списке лиц, подлежащих уничтожению. Серений скончался точно таким же образом, упав наземь в уличной сутолоке. Считалось, что он умер от сердечного приступа.
Если бы этот презренный негодяй не испугался за свою жизнь, поскольку Вейенто наверняка подозревал его в болтливости, Марк Юлиан так никогда бы и не узнал всей правды. А этот зверь продолжал бы хвастаться тем, что никогда не отнимал у человека жизнь иначе, чем по приговору суда. Он потирает руки, рассчитывая и других убрать точно таким же способом. Его нужно разоблачить, и как можно скорее.
После того, как
Следующий день был последним из четырнадцати дней, в течение которых проводились скачки в Цирке Максима. Марк Юлиан и Лонгина выбрали из числа своей челяди несколько десятков слуг, к которым они питали особое доверие, и приказали им равномерно распределиться среди огромного моря людей, заполнивших трибуны. Перед десятым, самым важным заездом они начали тихо рассказывать своим соседям об убийствах, совершенных при помощи отравленных игл. Эти истории были тут же подхвачены и распространились, словно пожар в сухом лесу. Через несколько минут уже никто не мог в точности определить место возникновения слухов. Судя по настроению граждан, которое становилось все более враждебным к Домициану, у Марка Юлиана не было сомнений, что этому слуху поверят.
Вскоре послышался свист, улюлюканье, злобные выкрики. Многие зрители встали со своих мест и, потрясая кулаками в направлении императорской ложи, вопили:
— Подать сюда убийцу Галла!
Домициан чувствовал себя так, словно за ним гналось стадо слонов, издавая трубные звуки и желая растоптать его. Толпа была научена горьким опытом и вела себя относительно благоразумно, не требуя крови самого Домициана. Страх перед местью капризных тиранов передавался из поколения в поколение и стал неотъемлемой частью образа жизни римлян. Они проклинали Вейенто, требуя его казни или ссылки. Хотя толпа предлагала Домициану возможность пожертвовать своим придворным и спасти свое достоинство, его гипертрофированное самолюбие было слишком уязвлено. Он сидел, застыв от гнева и пытаясь догадаться, откуда это стало известно плебсу. Каким образом эта тайна, известная узкому кругу лиц, просочилась наружу? Как смеют эти оборванцы обвинять его или любое лицо, им назначенное?
Домициан попытался утихомирить их при помощи герольдов. Однако императорским герольдам не удалось перекричать толпу, которая успокоилась лишь после того, как когорте преторианской гвардии был отдан приказ навести порядок.
После этого Император решил наказать неблагодарную чернь. Он отменил поединок между Аристосом и Гиперионом.
Город превратился в кипящий котел. Жители открыто ворчали, что ими правит еще один Нерон. Многие боялись даже выходить на улицы, опасаясь шпионов Вейенто, вооруженных отравленными иглами. Они почти чувствовали этот предательский укол Отмена поединка еще более укрепила уверенность людей в справедливости слухов.
Аристос был вне себя от злости. Он погрузился в мрачные размышления и отказался от пищи. До сих пор он не задумывался ни о чем и жил почти как восточный властелин. Теперь же к нему пришло ощущение своей беспомощности. Он понял, что является лишь пешкой в руках могущественного и безжалостного игрока.
Объявления, написанные на стенах в этот день, были облиты содержимым ночных горшков. Некоторые граждане, прежде чем выплеснуть нечистоты на стену, умудрились прочитать написанное и удивились. Там стояло имя Ауринии. А ее противником была не соплеменница из числа пленных, как можно было ожидать, и не карлик, за поединками которых Домициан обожал наблюдать,
— Это доставит удовольствие ему, а не нам, — пробормотал один пекарь другому, когда они возвращались рано утром домой после ночной работы. — Так он думает о нас! Аристоса заменили каким-то сбродом, притом женщиной! Нерон был бесчестным человеком и убийцей родной матери, но он никогда не наносил людям такого оскорбления. Как может разумный человек делать ставку на такую пару?
— Карио видел ее в учебных боях и говорил, что она отменно сражается.
— Карио, когда напьется, может и ослиный помет принять за слезы Венеры. Он и тогда был пьян, я уверен в этом. Кто видел те тренировки, кроме ленивых рабов и тунеядцев, прожигающих жизнь и позорящих своих достопочтенных родителей? Говорю тебе — над нами издеваются.
Глава 45
«Суния, я знаю, что ты не простишь мне этого никогда. Но судьба не оставляет иного пути. Я не могу сидеть сложа руки и безучастно наблюдать за тем, как Хелль востребует тебя в свое царство. И мне невыносимо видеть, как тобой овладевает тоска, смешанная со страхом. Не презирай меня! Я даю тебе жизнь»
Был второй час ночи. Оставалось всего лишь пять дней до начала Игр в честь богини Цереры. Акко еще не пришел. Новички тупо глазели перед собой или болтали о всякой всячине. Их разум был ограничен их сиюминутной жизнью, они боялись думать о прошлом или будущем. Питающие хоть какие-то надежды, тренировались в парах, как это делали сейчас Ауриана с Сунией.
Ауриана легко и непринужденно двигалась по арене, выполняя различные приемы защиты и нападения, парируя удары Сунии и делая встречные выпады. Ее глаза вдруг подернулись предательской пеленой, и она часто заморгала, стараясь избавиться от слез. В горле встал комок от усилий сдержать крик душевной боли, грозившей вырваться наружу. Чтобы успокоиться, она начала думать о новой луне, которая появилась прошлой ночью. Ее ясный, прозрачный свет, от которого отдавало холодом, проникал во все существа, передавая им разум Фрии. Время народившегося месяца считалось благоприятным для рискованных дел.
Постепенно она обошла Сунию и оказалась почти за спиной у нее. Взглянув на стражников, Ауриана не заметила на их сонных, равнодушных лицах никакой тревоги. Их остекленевшие глаза были устремлены куда-то вдаль. Она сделала еще пару шагов, и теперь стражники совсем не могли ее видеть за фигурой Сунии.
«Сейчас. Пора. Теперь все будет зависеть от воли богов».
Ауриана прыгнула на Сунию и изо всех сил ударила подругу по лодыжке правой ноги коротким мечом в кожаном чехле. Когда меч коснулся тела Сунии, Ауриана закрыла глаза и почувствовала взрыв боли, сверкнувшей у нее в голове, будто она ударила саму себя. Ей показалось, что она слышала жуткий хруст ломающейся кости, который прозвучал в ее ушах в тысячу раз сильнее, чем это было на самом деле. Затем она увидела, как копье вонзается Бальдемару в грудь, и у того появляется выражение страшной, мучительной боли и удивления. Кто может быть готовым к такой боли, даже если он сам себе ее причиняет?
«Суния! Как только я смогла это сделать? Я ужасаюсь сама себе, я слышу твой ледяной смех, Херта, отдающийся эхом через годы».
Суния на миг онемела и застыла неподвижно. Ее глаза вдруг вобрали в себя все небо, словно душа вылетела из тела. Она жутко содрогнулась в конвульсии, затем упала на бок, схватившись руками за ногу, будто желая оторвать ее напрочь. Она с изумлением смотрела на Ауриану, не веря в то, что с ней случилось. Это был взгляд доверчивого ребенка, которого прежде заботливая мать вдруг взяла и швырнула оземь.