Несущая свет. Том 3
Шрифт:
— Пусть размножаются другие! Как ты можешь…
— Послушай меня! Я объясню тебе, почему я так поступила. Это был день Праздника Священного Новобрачия. Любое дитя, зачатое в эту ночь, принесет в мир много добра, будь то мужчина или женщина. Этот ребенок зачат под защитой магии земли, которую мне передала Рамис, и магией римлян, исходящей от его отца, которого я, к моему горькому сожалению, наверное, больше никогда не увижу на этом свете! Неужели ты не понимаешь? У этого ребенка будет на редкость удачная судьба. Ему будет везти во всем, и он сможет сделать для нашего народа то, что не удалось мне. Суния, мое родословное дерево теперь все ощипали, до последнего листика, его голый ствол внушает жалость. Оно должно вновь расцвести, иначе мои предки не смогут перевоплотиться. И я… сделала это из-за Авенахар. Ведь она выросла без меня, своей матери. Я не вскормила ее своим молоком, не видела ее первых шагов, не слышала ее первых слов, и это угнетает
— О, милостивая Фрия! Не спустишь глаз? Да ведь ты в тюрьме! У тех, кто находится здесь, не бывает детей. Как ты сможешь сражаться на арене? А как быть с Аристосом? Ведь день поединка с ним уже назначен.
— Успокойся, Суния. Я уже обо всем подумала. Первые признаки беременности скоро проходят, я это знаю по себе. И когда я буду бороться с Аристосом, мое тело будет по-прежнему упругим и сильным. Но не говори об этом никому. Даже Коньярику и Торгильду. Иначе Эрато сразу же прикажет лекарям сделать мне выкидыш или еще каким-то образом вытравить плод. Не смотри на меня так! Мне уже не в первый раз биться и чувствовать в себе удары еще одного сердца. А теперь поклянись именем Фрии не говорить ничего и помочь мне сохранить все в тайне.
— Клянусь! — начала Суния, но затем голос ее задрожал, и по щекам потекли слезы. — Но это же сумасшествие! Как от тебя боги могли требовать такой жертвы? Разве ты недостаточно страдала?
— Воля богов бесконечно справедлива. Послушай… чтобы эти лекари с ястребиными глазами не узрели ничего подозрительного, мне нужно съесть траву, от которой бывают похожие приступы болезни. Есть такое растение — гвоздичный корень. Ты знаешь его?
— Я видела, как его собирала моя мать.
— Оно растет в сырых местах и цветет коричневато-розовым цветом. Корень сильно пахнет гвоздикой, а лист имеет вот такую форму, — и Ауриана начертила на пыльном полу контуры листа. — Когда тебя в следующий раз пошлют на овощной рынок, сходи в ряд где продают травы и купи его мне. Ты сможешь сделать это?
— Обязательно. Не беспокойся, я найду это растение, — заверила ее Суния, которую несколько утешило это небольшое поручение. Она не чувствовала теперь себя такой уж беспомощной игрушкой в руках судьбы. — Они ничего не пронюхают, уж я позабочусь об этом.
Все еще ошарашенная, Суния посмотрела в окно на узкую полоску неба.
— Что сказал бы Витгерн, узнав о том, какой странный оборот приняли наши дела, или Зигвульф, или твоя мать? Когда наступит месяц август, Аристос, убийца людей, урожденный Одберт, проклятие всех нас, будет биться… с беременной Клеопатрой! Думаю, что судьба решила сыграть злую шутку с тобой, Ауриана, и мне это очень не по вкусу.
— Возможно, ты и права. Я знаю, что Бальдемар, узнав об этом, только бы улыбнулся, потому что он всегда был уверен в моей стойкости и воле к победе.
Глава 53
Пришел месяц, названный в честь обожествленного Августа. Настало время празднеств.
Ауриана была похожа на голодного волка, который день за днем рыщет в поисках добычи, оставляя на снегу кровавые следы, но ему так и не удается пока найти существо, чья смерть продлила бы его жизнь.
Поглощал ли Аристос без устали вино и мясо, или же практиковался без устали на главной арене школы, она наблюдала за ним с такой же холодной яростью, с какой взирала на языки пламени, исполняя ритуал Огня. По мере того, как день подходил к концу, сильные и слабые стороны ее противника становились границами ее мира. Вскоре она могла в совершенстве воспроизводить прыжки Аристоса. Торгильд, практиковавшийся вместе с ней, покатывался от хохота, глядя, как она это делает. В ней опять пробудились сомнения, касавшиеся святости обряда мести, но она старалась преодолеть их тем, что с еще большим упорством шла к достижению намеченной цели, поскольку теперь ей нужно было громким криком заглушать вопросы, которые постоянно звучали в ее голове. Но если у Аурианы и были сомнения, то у трех сотен хаттских пленников, размещенных в четырех гладиаторских школах Рима, их быть не могло. Когда Ауриана впервые бросила вызов Аристосу, среди них сразу же распространилось радостное возбуждение. Хотя точный день и час поединка им не был известен, они прекрасно знали, что Ауриана никогда не отступится от своего. Надежда на то, что ее руками Водан покарает изменника, буквально сводила их с ума. Их не смущало огромное превосходство Аристоса в физической силе — разве Ауриана не происходила из рода, давшего знаменитых волшебниц и героев, которые расправлялись с чудовищами? И разве она не провела однажды целое лето с Рамис, чья сила, порожденная землей, придаст ее мечу быстроту и точность, словно укусам сотен змей? Они все поголовно совершили обряд причащения к ее будущей победе, отказавшись стричь волосы. Каждый раз, когда хаттским пленникам попадалась на глаза Ауриана, они осеняли себя знаком бога войны
— Лед растаял в ту ночь, только поэтому стервятник продолжает жить и живет как царь.
— Ничего, скоро этому будет положен конец! — прошептала Ауриана перед тем, как стражники толкнули ее вперед.
Эрато заметил, что пленные хатты были чем-то взволнованы. Когда ему доложили, что они не дали школьным цирюльникам обрезать им волосы и что при виде Аурианы они произносили какие-то заклинания или молитвы, он по совету своих помощников не придал им значения. Все эти вещи были вполне безвредны сами по себе, а его вмешательство, сказали помощники, может нанести непоправимый вред, вызвав бунт.
День поединка с Аристосом становился все ближе и ночи для Аурианы проходили в постоянной борьбе со своим внутренним голосом, тихим, но настойчивым, выдвигавшим все новые и новые аргументы против поединка. Лежа в темноте с открытыми глазами, она думала о Марке Юлиане. Он казался ей таким близким, что все ее тело напрягалось и дрожало сладострастным трепетом, словно струна лиры после того, как ее ущипнули. В тишине ночи к ней опять подкрадывался золотой туман, настойчивый призрак наслаждения, от которого начинали сладко ныть ее чресла, ей казалось, что она явственно ощущает на своей шее жаркое дыхание Марка Юлиана и слышит, как он, задыхаясь от страсти, шепчет ей ласковые, нежные слова. В это время она вовсе не походила на создание, одержимое лишь жаждой убить Аристоса. Однако с наступлением рассвета верх брал зов предков. Каждое утро ей приходилось изгонять из себя память о Марке Юлиане и заново зажигать в себе пламя мести. Днем ее решимость была крепкой и нерушимой, как скала с ее отражением в воде стоячего пруда — образец цельности и совершенства. Но когда она задумывалась, воспоминание о Марке Юлиане камнем падало в эту спокойную воду, и образ оказывался замутненным, покрывался рябью и исчезал.
В первые дни размолвки с Императором дела на службе у Марка Юлиана шли как обычно, и ему трудно было определить, какие меры против него были приняты. Но на исходе второго месяца с того дня, как Домициан пригласил его на спуск судна он был отстранен от должности без объяснения причин. В течение трех дней после этого несколько человек, ранее рекомендованных им на различные должности были уволены под различными надуманными предлогами. Друзья и родственники клиентов, чьи дела он вел в суде, начали постоянно проигрывать свои тяжбы. Перестали устраивать государственные банкеты, причиной чего Марк Юлиан считал нежелание Домициана видеть его за своим столом. Кроме того, Император не хотел, чтобы все узнали о его разрыве с Первым советником. Затем Император потребовал от него заключений по поводу новых законов и интерпретации старых. Марк Юлиан исполнил требуемое и разослал свои заключения по соответствующим инстанциям. В первую очередь он отправил свои труды Домициану, который все возникающие вопросы стал решать с магистратами, хотя вполне мог выяснить все, призвав Марка Юлиана, который находился рядом в своем кабинете во дворце.
— Он делает вид, что меня уже не существует! — мрачно заметил он Диоклу по этому поводу.
Марк Юлиан решил проверить, насколько упал его авторитет и сразу же получил весомые доказательства: сразу после того, как он попросил о личной аудиенции у Домициана, секретарь Императора объявил ему об отказе. Марку следовало идти в канцелярию, подавать прошение и ждать своей очереди как обычному гражданину. Слухи о том, кто пользовался расположением Императора и кто утратил его, распространялись со скоростью огня в сухой степи. Как только клиенты стали узнавать об этом неслыханном унижении Первого советника, они начали десятками покидать Марка Юлиана и искать покровительство у патронов с более устойчивым положением. Благосклонность Императора походила на дождь для урожая — ничто не процветало без нее. Однако это не особенно огорчило Марка Юлиана, потому что он знал — его бросили лишь те, кто нуждался в нем, чтобы получить очередное повышение по службе, занять тепленькое, доходное место. Вид этих крыс, бросившихся врассыпную, даже по-своему развеселил Марка Юлиана, ведь это никак не могло повредить его планам и отсрочить смерть Домициана, поскольку все пружины тайных замыслов уже были приведены в действие.