Несуществующий бог

Пронин Игорь Евгеньевич

– Давайте спать, - опять попросил Люсьен.
– Утром Арье придет, принесет завтрак, да и новости наверняка какие-нибудь. А уж перекусив, сообразим что делать с девчонкой.

– Уговорил, - Олаф принялся связывать пленницу.
– Лежи тихо. Попробуешь позвать на помощь, или хотя бы во сне закричишь - умрешь. Понятно?

– Ага... А попить можно?

– Нельзя. Спи.

С тяжелым сердцем Олаф улегся рядом. Неужели и правда они зря пришли сюда? Город стрекоз мало изменился с тех пор, как сотник его видел, вот только отверстий в холме стало намного больше. Люди летучек, время от времени заходившие в

селение, с речниками не откровенничали, явно их презирая, не оставались даже выпить браги, уносили с собой. Ночная вылазка дала совершенно бестолковую пленницу, с которой теперь непонятно что делать. Убить жалко, оставить здесь - выдать Арье. Придется вести в Хаж, кормить и защищать по дороге...

– Ее искать не будут?
– шепотом спросил его Люсьен, когда девушка засопела.

– Похоже, что нет. Спит у входа, мало ли что случилось... Может, вывалилась в реку. Она там явно никому не нужна, в городе стрекоз.

– Нет, будут искать, - не поверил стражник.
– Не каждый же день у них люди пропадают?

– Они не верят, что кто-то может подобраться к ним по степи. А речники тут на положении рабов, не опасны.

– Так им и надо...
– пробурчал Люсьен.

Речников не любили за предательство. Запуганные стрекозами, эти торгаши, путешествующие по реке, ничего не сообщили Смертоносцам Повелителям о возникающих совсем неподалеку городах летучек. Стрекозы стремительно распространялись по степи, безжалостно сжигая опутанные сухой паутиной города пауков и людей. Теперь, когда нужда в речниках отпала, новые хозяева относились к ним пренебрежительно, могли, например, собрать всех мужчин с деревень и силой погнать в Хаж.

– Что уж теперь, - в темноте Люсьен не видел, как сотник кровожадно улыбнулся.
– Предатели наказаны. А если степь когда-нибудь вернется к нам, то будут наказаны еще раз.

2

Утром все, кроме Доллы, проснулись с первыми лучами солнца, проникшими в сарай через широкие щели между досок. Трое воинов лежали, лениво прислушиваясь к голосам речников. Деревня хлопала дверями, сонно переругивалась, гремела оружием, звенели детские голоса. Пленницу это совершенно не тревожила, она лежала рядом с Олафом без движения. Люсьена это даже обеспокоило.

– Ты с ней ничего не сделал?
– тихо спросил он.

– Стал бы я от тебя скрывать, - пожал плечами сотник.
– Лучше взгляни на нее.

– А что?
– привстал стражник.

– Да я, кажется, понимаю, почему к ней воины не приходили.

Люсьен застал, согнувшись над девушкой. Любопытный Аль встал, подошел и ахнул.

– Что же это с ней такое?! Солнцем сожгло?

– Если родилась в городе, то вряд ли, - не оборачиваясь предположил сотник, взъерошив отросшие черные волосы.
– Я еще в прошлый раз обратил внимание, что женщины у стрекоз очень бледны. Им нельзя выходить наружу.

– Тогда как же так вышло?

Люди в степи, в горах, на лесном севере и даже за горами, в Темьене, имели иногда белый, чаще смуглый оттенок кожи. Попадались и дочерна загорелые, не боявшиеся солнца воины, но Долла была намного темнее любого из них. На Люсьена самое большое впечатление произвели ее ярко-розовые ладошки, никак не сочетавшиеся с остальной кожей, а Аль больше вглядывался в лицо.

– Какая некрасивая, - он брезгливо передернул

плечами.
– Губищи как лепешки, и нос шире рта.

– Не нравится?
– вяло переспросил сотник.
– Зато волосы красивые.

– Волосы?..
– Аль присел, потрогал жесткие, курчавые волосы пленницы.
– Как сухая трава. И платье на ней - непонятно из чего сделано. Тоже что ли из какой-то травы?..

Одежда воинов, не считая обуви, курток и перевязей, целиком была соткана из паутины, мягкой, удобной, пропускавшей воздух. Смертоносцы могли делать ее тонкой и очень толстой, клейкой и нет. В крайнем случае всегда можно было устроить набег на семью шатровиков, которые в изобилии водились в степи. Но люди стрекоз одевались каким-то иным образом.

– Надо будет вести ее в Хаж, - вспомнил Люсьен и достал из своего мешка запасную пару сапог из кожи земляного червя.
– Великоваты... Смотрите, у нее и пятки розовые!

Он дотронулся до ноги девушки пальцем и Долла наконец проснулась. Все еще дремотно улыбаясь она обвела глазами трех глядящих на нее мужчин, стены сарая, упряжку жуков в углу и вдруг испуганно скорчилась.

– Примерь, - Люсьен кинул ей сапоги и обернулся к сотнику.
– Мы ведь поведем ее в Хаж, верно?

– Что еще с ней делать?
– Олаф потрогал нож.
– Долла, а ты хочешь идти в Хаж?

– А если не пойду, то что со мной станет?
– девушка отползла к стене, косясь на оружие.
– Ты меня убьешь?

– Ладно, пойдем в Хаж, - сотник усмехнулся Люсьену.
– Ты прав, я ночью сделал глупость. Но что-то потянуло меня на эту вылазку... Знаешь, мне немного скучно последнее время.

– Заметил, - хмуро буркнул Люсьен.

Они уже давно сошлись с Олафом, но привыкнуть к жестокости сотника хажец никак не мог. В богатом городе Чивья, ныне сожженном стрекозами и их слугами, карательными операциями против повстанцев, поклонявшихся Фольшу, заведовал человек. Это было большой редкостью в степи, но Смертоносец Повелитель почему-то поручал такую работу Олафу. И он не подводил, жестоко расправляясь с двуногими сородичами, восставшими против восьмилапых, нарушившими древний Договор.

Олаф и правда мог бы убить Доллу, чтобы развязать себе руки, и что еще хуже, мог бы пытать девушку всю ночь, чтобы добиться хоть каких-то полезных сведений. Люсьен искренне считал, что с врагами так поступать и должно, но пленница выглядела такой жалкой и уродливой, что совсем не годилась в противники Чивья и Хажа.

Поблизости раздались нарочито громкие шаги, потом отворилась та дверь, что вела в маленький, окруженный частоколом дворик, примыкавший к дому Арье. Речник вошел, придерживая рукой широкий палаш, излюбленное оружие торгового народа. Он нес груду упряжи для жуков, под которой прятал лепешки и кувшин с водой для лазутчиков.

– Это еще кто?

– Девчонка?
– Олаф с трудом скрывал свою неприязнь к речнику. Он до сих пор немного жалел, что оставил ему жизнь. Даже теперь жалел, сидя у него в сарае.
– Так, приблудилась.

– Приблудилась?
– Арье прикрыл дверь, бросил в гол упряжь, поставил перед сотником еду.
– Вы сумасшедший, Олаф. Зачем ты ходил в город? За ней?

– Ну, выходит, что за ней, - нехотя согласился чивиец и поскорее запихал в рот кусок лепешки, не желая дальше оправдываться перед речником.