Нет царя у тараканов

Вайсс Дэниэл Ивен

Айра уставился на нее, по-прежнему уткнувшись носом в костюм.

– Как неудобно, – сказала Либресса. – Мне кажется, нам не стоит тут находиться.

Руфь схватила его за талию и повалила на себя. Потом перекатилась через него и оказалась сверху – он еле успел отложить костюм. Она сняла с него очки и притянула его лицо к себе. Они уперлись друг в друга носами.

– Аи! – вскрикнул Айра. Она отшвырнула его руку. Воздух затрепетал сквозь липкие сталактиты у него в носу.

– Подумай, насколько менее отвратительными

стали бы человеческие поцелуи, если бы люди дышали спиной, – сказала Либресса. – А Руфь была бы великолепна с дыхальцами.

Айра отодвинулся от нее и глотнул воздуха. Через секунду ее губы снова к нему присосались. Струйка слюны пятой колонной потекла по щеке ему в ухо.

– Хватит. Пошли отсюда. Я не хочу больше на это смотреть, – сказала Либресса.

Но теперь захотелось остаться мне. Истина таилась под завесой этого омерзительного спектакля, и я должен был ее узнать.

У меня появилась идея:

– Зоология! Как и под сиденьем. – Язык Руфь, блуждавший внутри его щек, выглянул из-за губ, она страстно застонала. – Это не люди. Это брачные танцы слизняков.

Руфь дернула Айрину полурасстегнутую рубашку, потом майку, стащила их и швырнула в стену. Ее губы нашли его кадык. Это всколыхнуло во мне какие-то могущественные детские страхи.

Довольно быстро Руфь переключилась на его соски.

– Она ведь знает, что они не работают, – возмутилась Либресса. – Псалтирь, что она делает?

И она попыталась прикрыть свои многофасеточные глаза усиками.

Но я уже понял: Руфь совершенно точно знает, что делает. Она сосала и жевала, пока роли не переменились; он ворковал, точно сам сосал титьку. Затем Руфь нацелилась на его пупок.

– Она этого не сделает! – воскликнула Либресса.

Она сделала. Мы съежились, когда Руфь сунула язык в зловонное отверстие, вызывая в Айриной памяти начальную эвикцию; беспомощная игрушка на веревочке – примерно в нее Руфь сейчас его и превращала. Ее пассы сбивали ему дыхание, его пенис поднялся и застыл, покачиваясь, как надувная пляжная игрушка. Айра лежал неподвижно, закрыв глаза, растопырив пальцы и тяжело дыша.

Он, человек, проделал весь путь эволюции назад. Но все-таки я подозревал, что история много старше отдельного биологического вида.

– Посмотри на эту штуку, – сказал я. – Ни волос, ни позвоночника, ни легких. Пенис – моллюск. Португальский военный корабль – не один организм, а колония различных особей, выросших вместе. То же справедливо для мужчины и пениса – млекопитающее и моллюск.

– А на Руфи что выросло – ракообразное?

Язык Руфи танцевал вокруг члена Айры, моллюск обхаживал моллюска.

– Может, она самка богомола, – сказала Либресса. – Но тогда ей следует дождаться спермы, а уж потом его сожрать. Пенис шлепнулся на живот, изо рта Руфи к нему протянулась слюнная пуповина.

– Не останавливайся, – пробормотал Айра.

Руфь приподнялась

на локтях. Ее груди, возлежавшие на его бедрах, вновь обрели свою взрывную форму.

– Что? – безнадежно спросил Айра.

– Я чувствую себя брошенной, и все это ужасно несправедливо.

Она подползла ближе, потом раздвинула бедра. Ее влагалище – блестящий розовый эллипсоид с короткими распахнутыми щупальцами – напоминал море растоптанных анемонов.

– О, правосудие! – вскричала она, засовывая его пенис себе в вагину, его моллюска в свою раковину. Межвидовой секс неестествен и отвратителен.

Руфь принялась энергично раскачивать бедрами, пухлыми, но гибкими, ее груди влажно шлепали. Айра приподнял голову, глянул на нее и снова откинулся на подушку, крепко зажмурившись.

– Ох, мои колени, – через некоторое время сказала она. Выпрямила ноги, навалившись на Айру. Потом схватила его за талию и перекатилась на спину, поместив его наверх.

Айра коротко вздохнул сквозь стиснутые зубы. Когда его впалая грудь легла на ее влажные железы, между ними зачмокала воздушная яма. Руфь начала кричать.

– О, о, о-о-о!

Айра хрюкнул, когда ее когти шпорами вонзились ему в спину. Руфь пукнула.

– Ой, Айра, прости. – И через мгновение опять погрузилась в ощущения.

– Какая миленькая серенада, – сказала Либресса.

– Разве ты не рада, что мы остались?

– Нет! Нет! Нет! – закричала Руфь. Миллер мне объяснял, что под этим самки этого вида обычно подразумевают «да, да, да». Но в данный момент Руфь имела в виду именно «нет». Она опустила руку. Маленькое животное выползло наружу. Оно походило на маринованный огурец, и ей было непросто им овладеть.

Вонь из ее отверстия быстро достигла карниза.

– Я узнаю этот запах, – сказала Либресса.

Через несколько минут Айра упал. Лежа подбородком на ее плече, он продолжал пыхтеть. Уже без слов, без криков и стонов. Первобытные дифтонги булькали у них в горле, реликты извечной семитской борьбы с бесплодной жарой Леванта.

– Что они говорят? – спросил я Либрессу. Та громко напевала, стараясь их заглушить. Я должен был выяснить. Я перепрыгнул через край карниза и зашагал по стене. На полпути к кровати я заметил, что свет из-за спины Айры отбрасывает на стену мою тень – размером с ягодицы Руфи и покрытую огромными шипами.

– Страх господень! – завопил Айра. Блаттелла – одна из немногих форм, которые он различал и без очков.

– Да, зверюга, – простонала Руфь. Он приподнялся на руках.

– Только посмотри на эту хрень.

– Какую хрень?

– Таракан. Прямо у тебя над головой.

– Дорогой, не отвлекайся.

Я быстро попятился. С первых дней в Эдеме я понимал, что на силу человеческой любви лучше не полагаться.

– Он уползает.

Она схватила его за волосы и сцепила лодыжки у него на спине.