Нет числа дням
Шрифт:
Однако стоило ему услышать о завещании, как радость сменилась гневом. Даже когда Эндрю увидел документ своими глазами, он все еще не мог поверить, что отец выкинул такую шутку с собственными детьми. А уж тем более — простить.
— Проклятый, хитрый, пронырливый ублюдок! Сидел тут в воскресенье, нес всякую ахинею про то, как мы при первой же возможности продадим дом, а сам уже знал, что лишил нас такой возможности. Кто он, черт возьми, такой, этот кузен Димитрий?
— Мы не знаем, — ответил Ник.
— И эти свидетели — Дэйви?
— И их тоже.
— Как он только умудрился? И главное — зачем?
— По-моему,
— Пусть очевиден. Только ничего у него не выйдет!
— Уверен?
— Конечно! Ты что, всерьез думаешь, что мы позволим этому листку бумаги встать у нас на пути?
— Завещание — не листок бумаги.
— Для тебя, Бэзил, — может быть. А я считаю, что эту игру отец проиграл. Он мог поместить свою бумажку в сейф или передать Бэскомбу. А он оставил ее здесь, где каждый мог ее найти. Мы и нашли. Значит, нам и решать, что с ней делать.
— Будут предложения?
— Будут, черт побери. И ты знаешь какие.
— Есть у меня одна догадка.
— Нечего мне морали читать, Бэзил! Хватит!
— Ирен скоро приедет, — попробовал разрядить обстановку Ник. — Анне позвоним, как только она придет с работы. Тогда сядем все вместе и все обсудим.
— Замечательно! — отозвался Эндрю. — Обсудим, я не возражаю. Но вы двое имейте в виду, что я никогда — слышали, никогда! — не признаю вот это.
Он потряс завещанием и, переводя взгляд с Ника на Бэзила и обратно, шевельнул пальцами, будто собирался разорвать листок. Видимо, ожидал возражений. Их не последовало. Эндрю бросил завещание обратно на стол.
— Мы выслушаем всех по очереди. А потом сожжем проклятущую бумажку. И к чертям кузенов Димитриев. Ясно?
«…что бы мы ни сделали — мы об этом пожалеем» — вот что хотел сказать Бэзилу Ник, когда услышал за спиной сигнал автомобиля Эндрю. Эти слова зрели в нем медленно, но неотвратимо, в течение всего дня. Подчинятся они отцовскому завещанию — до конца жизни будут недоумевать, почему так легко пошли на поводу у старого чудака. Уничтожат бумагу — столкнутся с другими, быть может, более страшными последствиями. Ник не мог отделаться от мысли, что отец, несомненно, предвидел дилемму и предоставил им свободный и простой выбор. Заранее зная, что именно они выберут.
Хотя Анна узнала о завещании последней, именно она вслух высказала на семейном совете общую мысль.
— Если мы передадим это Бэскомбу, то у нас не будет другого выбора, кроме как подчиниться воле отца. Конечно, можно попробовать опротестовать завещание, но не факт, что получится. Проиграем дело да еще и получим кругленький счет от адвоката. Это ведь наш дом, наше гнездо! Отец унаследовал его от деда, а мы должны унаследовать от отца. Он просто не имел права — морального права, я имею в виду — оставлять Треннор какому-то дальнему, никому не знакомому родственнику. Надо держаться первого завещания. А это сжечь. Даже если Дэйви и кузен Димитрий знают о нем, они не докажут, что отец не уничтожил документ своими руками вскоре после подписания. Он же оставил его здесь, в столе, значит, не определился до конца. Мы просто поможем ему разрешить сомнения.
Сомнения были не только у отца, но и у Ника, особенно когда он обвел взглядом лица братьев и сестер. Ирен казалась спокойной, но Ник
— Я согласна с Анной, — заявила Ирен. — Думаю, отец и сам бы на это не пошел. Скорее всего хотел попугать нас лишением наследства и для большей достоверности написал вот это завещание.
«Хитро придумано», — заметил про себя Ник. Но не поверил. И точно знал, что Ирен сама себе не верит. Отец никогда не блефовал. И если грозился что-то сделать — делал, несмотря ни на что.
— А мне плевать, чего он там хотел, — буркнул Эндрю. — Анна правильно сказала — он не имел права так поступать. Как только завещание исчезнет, никто не сможет ничего доказать, это яснее ясного. Я вообще не понимаю, чего мы ждем.
Понятно чего — чтобы все высказались. Ник неловко закашлялся, пытаясь найти подходящие слова вместо тех, что сами просились на язык: «Нам нужны деньги. И мы их получим». Нет, так не пойдет. Этого никто из них слышать не хочет. Поэтому все, что он смог сказать (и что должен был сказать):
— Я согласен.
— Уничтожить завещание? — уточнила Ирен.
— Да.
— Бэзил?
— А! — Бэзил снова сел прямо. — Уже моя очередь, да?
— Начинается, — пробормотал Эндрю.
— Не бойся, не начнется, — ответил Бэзил, не сводя с брата немигающих глаз. — Я не собираюсь вас разубеждать. Я уже давал понять, что отдаю вам мою долю от продажи дома.
— Прекрасно. Человек с чистыми руками, ага.
— Эндрю, успокойся, — вмешалась Ирен. — Дай ему договорить.
— Ладно, ладно. — Эндрю поднял руки, показывая, что сдается.
— Думаю, что когда к президенту Никсону пришли его помощники и объявили, что некая неприятная информация просочилась в прессу, он спрашивал не о том, правдивы ли обвинения, а о том, можно ли их оспорить. Если взять с него пример и спросить себя — спорно ли наше решение, ответ будет — да [14] .
14
Речь идет о так называемом Уотергейтском скандале, когда в 70-х гг. XX века два молодых журналиста газеты «Вашингтон пост» сообщили о причастности Белого дома к шпионажу, что повлекло за собой отставку президента Никсона.
— Значит, ты согласен? — уточнила Анна.
— Значит, я расцениваю уничтожение документа, учитывая обстоятельства, как неизбежное.
— Выражайся точнее, — потребовала Ирен. — Как только мы примем решение, назад пути не будет. Нам придется вести себя так, будто мы никогда не слышали о кузене Димитрии или мистере и миссис Дэйви. Придется забыть, что это завещание вообще существовало. Я ничего не скажу о нем Лоре, ты не должен говорить Тому, Эндрю, а ты — Заку, Анна. Ни сейчас, ни потом. Никогда.