Нет худа без добра

Квик Мэтью

Элизабет в нерешительности подняла глаза к потолку.

– Интуиция говорит мне, – сказал отец Макнами, – что нам суждено ехать вместе. Я чувствую, что Макс и Бартоломью согласны. Вчетвером будет веселее, вам не кажется?

– Точно, блин! – поддержал его Макс.

– Ну что ж, это твой день рождения и твой подарок, – сказала Элизабет Максу.

И на этом, как ни удивительно, вопрос был решен.

Сегодня утром мы погрузились во взятый напрокат «форд-фокус» и двинулись на север.

Элизабет

и отец Макнами вели машину по очереди, потому что у нас с Максом не было водительских прав.

Отец Макнами, очевидно, решил, что нас надо развлекать историями и сказками, как детей на ночь, и рассказал нам о жизни монаха Андре Бессета. В двенадцать лет он остался сиротой, был слабым, часто болел и нигде не учился, но твердо верил во всемогущество святого Иосифа. Многие впоследствии считали, что и сам брат Андре обладает даром целителя, но он это отрицал и сердился, когда ему приписывали чудодейственные способности. Он говорил, что чудеса может творить только святой Иосиф. Тем не менее люди приезжали отовсюду к построенной им часовне в надежде, что он их вылечит.

– Теперь его сердце выставлено на обозрение, – заключил свой рассказ отец Макнами. – Эта история вдохновила меня в молодости и продолжает вдохновлять до сих пор.

– Настоящее сердце? – спросила Элизабет из-за своего каштанового занавеса. История отца Макнами явно не вдохновила ее.

– Да.

– Алё, какого хрена? – спросил Макс и прикусил язык.

– В семидесятые годы его украли, но затем оно было возвращено.

– Зачем кому-то понадобилось красть его сердце? – спросил я.

– Не имею понятия, – ответил отец Макнами.

– А каким образом его вернули? – спросила Элизабет.

– Нашли в подвале, насколько я помню.

Элизабет тихонько вздохнула и ничего не сказала. Она сидела на переднем сиденье, спрятавшись за свои волосы; мне было видно ее отражение в боковом зеркале.

После этого надолго воцарилось молчание.

Мы ехали и ехали на север, глядя из окон на кучи грязного снега, который отгребли с дороги на обочину, пока, усталые и голодные, не добрались до мотеля.

Так я оказался на автостоянке мотеля в Северном Вермонте, откуда пишу Вам письмо. Дыхание мое рассыпается серебристыми искрами в воздухе, а руки покраснели от холода.

Время от времени я трогаю свой новый кристалл и смотрю на небо в поисках парящих там световых шаров, но пока что ни одного не видел.

Макс подарил мне этот тектит за обедом. Обедали мы в закусочной под названием «Продукты Зеленых гор». Он перегнулся через стол и надел мне на шею защитный кристалл, а музыкальный автомат играл в это время «Не будь жестока» Элвиса.

Элизабет сказала, что, согласно мнению ученых, тектиты образовались миллионы лет назад, когда крупные

метеориты разбивались о поверхность Земли.

– Так что этот долбаный тектит связывает тебя с тем, что находится за пределами долбаной земной атмосферы, – провозгласил Макс, вызвав неодобрительные взгляды со стороны других обедающих, – потому что он был в контакте с великим долбаным неведомым там, наверху. – Он указал пальцем на потолок. – Это долбаная теория ударной силы. Метеориты ударяются о Землю с такой, блин, силой, что все материалы взлетают в долбаный космос и затем падают дождем на нашу долбаную планету, как какие-нибудь каменные астронавты.

Макс продемонстрировал теорию ударной силы в действии, стукнув кулаком по столу.

– А связь с долбаным космосом означает защиту, – продолжил он, качая своим толстым пальцем. – Доверься мне, блин. Я разбираюсь в этих вещах получше какого-нибудь долбаного среднего американца.

Максу явно требовалось подтверждение правоты его слов, и Элизабет, по-видимому, подыгрывала ему, так что я кивнул и погладил блестящий бронзовый камушек, висевший у меня на шее.

– Алё, какого хрена? – одобрительно кивнул Макс. – Долбаная защита.

Я опять кивнул, чтобы показать, что согласен или, по крайней мере, не возражаю.

Мы продолжали обедать молча, но дружно, как одна семья. Не помню уже, когда я в последний раз обедал в обществе более двух человек. Наверное, это было после того, как те подростки ворвались к нам, все разгромили и устроили туалет из наших постелей.

Было приятно чувствовать, что вокруг тебя люди, – как будто ты сидишь морозной зимней ночью, завернувшись в одеяло и потягивая горячий шоколад из чашки.

Жаль, что Вас не было с нами, Ричард Гир. Вы наверняка получили бы удовольствие от обеда – ну, по крайней мере, от совместной трапезы.

– Причастие? – спросил я отца Макнами, когда он украдкой сделал глоток из своей фляжки.

– Именно, – ответил он, улыбнувшись Максу и Элизабет.

После этого тишина нарушалась лишь стуком ножей и вилок о тарелки, музыкой ретро, создававшей негромкий фон, и разговорами за соседними столиками о погоде, спорте, местных событиях и качестве потребляемой пищи.

Отец Макнами продолжал мурлыкать себе под нос «Не будь жестока» еще долго после того, как песня перестала звучать. Он мурлыкал ее всю дорогу, пока вел «форд-фокус» до мотеля, и, возможно, все еще мурлыкает ее в постели.

Прежде чем я вышел на улицу из нашего номера, чтобы написать Вам письмо, отец Макнами сказал, что мама очень любила Элвиса Пресли и была даже однажды на его концерте еще до моего рождения.

Он сказал, что «Не будь жестока» была одной из ее любимых песен.

Я не знал этого.