Нет вестей с небес
Шрифт:
Райли… Почему сбежал? Почему он всегда сбегал? Почему она всегда прощала, да еще обвиняла себя? Сбегал или просил ее принести себя в жертву. Так она оставила мечты о спорте ради помощи в его бизнесе с зоопарком, в котором он не мог разобраться. Так она залезла в долги, чтобы бедного брата не пырнули ножом заказные киллеры от конкурентов. Может, они оба слишком драматизировали, но она продала все, что имела, даже все памятные подарки родителей, чтобы вытащить Райли. Так он попросил отправиться на этот остров. А вот вытаскивать себя из клетки он не просил, но она знала, что так надо. И оказалось, будто ему не надо? От всех
А как у него в зоопарке умирали яркие райские птицы! В клетках. Съеживались, втягивали головы в крылатые плечи, переставали петь, становились измученными, никчемными. Тоска птиц скрежетом разносилась через прутья. Если птица не может петь, она умирает, как любой эйдос, что либо парит, либо исчезает. Маленький зоопарк в крошечном мире. У отца все выживали. Кто его знает, что Райли делал не так?
Отец всегда настаивал на выборе пути, а старшая сестра все оберегала младшего, потому что так тоже завещал отец. Только как теперь могла она уберечь его от опасностей, если он сбежал в неизвестном направлении? Уж хотелось обнаружить его хоть в клетке, но живого, а не в пасти крокодила или варана.
И вот снова она шла через джунгли, слабо надеясь, что пистолет-пулемет поможет ей. Ей, измученной, покрытой кровью и грязью, но ей, не сдавшейся. Идущей на помощь сдавшемуся.
Противостоять миру или принимать его? Выбор. Выбор всегда и везде, как вода. Вода сильнее меча, когда разрушает порой города.
А джунгли уж озарялись утренними лучами. Как быстро время летело, как долго они скитались в лесу, вблизи от проклятого лагеря.
Она услышала шаги. Она приближалась к железному забору. Где-то там и подкоп маячил. Райли не хотел выбираться. Как же так… Как так?!
Живая птица никогда не пойдет добровольно в клетку, лишь набитое соломой чучело легко садится. Вылитая живая, а все ж чучело. Мертвая.
Она слышала, как возле забора топчутся какие-то люди, конечно, враги. Кому там еще быть? Она скрывалась в листве, надеясь, что ее не видят, зная, что достаточно ей скрипнуть, наступив на сухую ветку — пуля в лоб или в сердце: не имеет значения. Она вскинула оружие, надеясь, что ее не видят, выглядывая из-за низкой пальмы, раздвигая жесткие листья.
И раньше, чем увидела, среди прочих обостренных утром ароматов леса учуяла этот крепкий запах пота и табака, страшный запах хаоса. Хаоса по имени Ваас. Нет, он не выделялся на фоне других, там еще стояло немало пиратов, от которых несло не лучше, от некоторых еще и похуже. Но четко врезался в память, то ли привкус пота, то ли табака. Именно его. И ненависть будил этот запах. А теперь ужас пополам с забвением о себе. Райли!
Там мог быть Райли! Если они не покинули лагерь с пленниками, значит, устроили облаву на беглецов. А ее, может, вовсе мертвой сочли. За время тотальной неподвижности тела и сознания она едва не разучилась дышать, точно вода смыла ее, растворила на слои, на подчиненные, несогласованные структурой, точки, тире. Азбука Морзе словами молчания. Азбука Морзе чувствам морозным.
А потом она увидела, увидела главаря и еще полдюжины пиратов с ним. И они обступили Райли, который, кажется, только недавно выбежал из леса с поднятыми руками. Как его только ни пристрелили. Он точно сошел с ума.
Его обступили пираты, поставили на колени, ударили
О, как же хотела Джейс открыть огонь по этим подонкам в красных майках! И особенно желала растерзать на куски, изрешетить пулям вдоль и поперек главаря. Этого проклятого главаря с ирокезом, Вааса. Она не знала, что способна на столь всепоглощающее желание, жажду убийства. Но испугаться этому не успевала.
Почему же все-таки тело человеческое? Хрупкое, уязвимое. А так бы и вышла бестелесным духом, а так бы и унесла с собой брата. Куда угодно, только подальше от этого кошмара. Унести его, убаюкать, вернуть прежнего маленького брата. Как тогда. Как тогда. В огромной прекрасной квартире, когда все вещи кажутся огромными и невероятными. Туда, где нет ран, боли, слез, предательств, ненависти.
Как страшно. Как хотела бы унести, стать самой призраком. Кем угодно. Умереть ради него. Но спасти. Как смела она, смела так долго лежать в беспамятстве?! Может, удалось бы его перехватить… О, как она теперь ненавидела себя и врагов, глядя, как-то один, то другой приклад ударяет по голове, по спине, по плечам брата. Пираты глумились над сдавшимся в плен, вновь сдавшимся. Они увидели, насколько слаб этот зверь, и хотели его добить. Придумали бы самые страшные пытки, да помнили — товар. Впрочем, все решал сейчас приказ главаря.
Джейс с трудом сдерживала кашель, который лающими звуками преследовал ее с момента попадания в плен.
— Выходи, ***! — внезапно приказал главарь, резко обернувшись, сверкнув яростно глазам, посмотрев прямо на нее, прямо в ее казавшееся надежным убежище за пальмой.
Джейс не знала, как правильно сдаваться похитителям. И не важно, чему там учили в школе про выполнение всех требований захватчиков. Помощи ждать было неоткуда, но сдаваться она не намеревалась, потому что их требования вели в рабство. А чем рабство — лучше смерть. Так еще повелось с древних времен. Во что б ни верили, а в бою погибать легче. Да что же она, в самом деле? И не верила, что удастся противостоять им? Уже и с жизнью распрощалась. Нет! Спасти Райли! Она вышла из убежища, держа пистолет-пулемет, уверенно держа его. Не так уж непривычно после винтовки.
Но главарь немедленно подошел к Райли, приставил к его виску блеснувшее металлом дуло пистолета. Враг торжествующе ухмыльнулся.
И Джейс увидела самое страшное: к ногам брата была привязана веревка, а к веревке… Бетонный блок. И лагерь с пленниками располагался возле реки. Так они… Не собирались помещать его в клетку! Кто же приказал? Не иначе главарь, не иначе этот страшный человек. Ваас.
— Райли! — воскликнула Джейс, голос звучал теперь иначе, голос больно резал горло, стал более высоким, надрывным. И вместе с голосом, криком, грозила вылететь жизнь.
— Спаси меня, Джейс! Спаси меня! — заголосил брат, но под давлением дула на висок был вынужден склонить голову под таким углом, что шея чуть ни ломалась. — А-а…
Между тем главарь убрал оружие от головы Райли, покрутил возле своей выбритой головы. То ли разминая плечи, то ли раскачиваясь в подобии давно забытого или никогда не существовавшего ритуального танца. Если и был такой танец, то он преступно искажал его суть. Поглядел сначала на Райли, потом на Джейс, потом снова на Райли, и снова на Джейс.