Нет вестей с небес
Шрифт:
А нимбы бледнеют и гаснут,
И трепет по капле уходит.
Осталось совсем немного
И ты совершишь отречение…
Она отрекалась от жизни своей, она отрекалась от безумия того, что осталось на большой земле, от безумия жрицы племени с ее обвинениями. Она отрекалась от безумия, глядя в его темные глаза. Ни словами, ни слезами не искупить этот взгляд, ни борьбой, ни смиреньем. Лишь спустить наконец проклятый спусковой крючок — это ведь так просто!
Ты отрекись, от всех отрекись — это наши крайние меры.
Но Джейс забыла, что у Вааса на все свое мнение. И в реакции он ей не уступал, а, может, и превосходил. Она попыталась застрелить себя, но он выбил
Девушка вопросительно уставилась на него, когда пистолет полетел во мрак. Вот и все — отнял ее последнюю надежду на изменение, вернее, попытку к бегству.
— Я тебе не давал права умереть сейчас, — осуждающе решительно заявил он, сначала приближаясь почти вплотную, затем отдаляясь.
Ноги девушки подкосились, сердце замедляло ход, точно корабль, налетевший на рифы. Джейс ступила пару шагов, да так и осела на первый попавшийся спальный мешок, даже не ощущая, где она и почему мир чуть изменил ракурс. Керосиновая лампа догорала, обещая погрузить во тьму это последние пристанище последних людей на последнем клочке земли. Стены сотрясались от волн и ветра, гром глушил, зарницы молний пронзали инфернальными отблесками стены сквозь узкие бойницы, точно рушился уставший от злобы мир, точно вот так начиналось самое настоящее светопреставление.
Обухом по голове накатывало ощущение себя живой, все еще. Все еще живая. И, похоже, в такой же странной прострации вне всего находилась не одна она… Может, Ваас всегда существовал где-то вне, лишенный обычного мирского сознания, где-то на грани предельного бытия и антибытия, без путешествий по скучной горизонтали временных рамок, лишь вдоль древа трех миров. Кто-то вырвал с корнем его из мира обычных людей, и ведал он бездной, и видел вечный свет. Все время, почти каждый миг, может, оттого и сходя с ума. Она теперь тоже увидела, говоря, просто потому, что теперь оказывалось дозволено говорить:
– Наша жизнь — это ожидание. Если ждать больше нечего — пора умереть.
Голос ее звучал непривычно плавно, спокойно.
Ваас придирчиво скрестил на миг руки:
— Ты думаешь, смерть — это очень легко, — а затем нависал, раскачиваясь из стороны в сторону, как в танце. — Ха-ха, взял и убежал на*** от всех проблем! — а затем пренебрежительно продолжил. — Но знаешь, сестрица, для нормальной смерти тоже надо постараться… Эт, пожалуй, главная проблема. ***ов бенефис жизни, где все бездарно лажают. И вообще… — он удивился. — Кто, ***, тебя научил говорить?
Ваас сел рядом, пристально глядя на Джейс, от его взгляда не спасал ни полумрак, ни растрепанная щетка ее просоленных волос, он все равно видел любую эмоцию, случайно тронувшую линии ее лица, любой оттенок.
— Ты, — честно призналась Джейс, уже не боясь смотреть на него. Вопросительно, растерянно, но… Нет, стоило признаться самой себе: никакого вопроса не содержалось, она все понимала. Слишком понимала в этой разорванной пустоте, раскинувшейся осколками случайного света.
— И какого *** ты не стала стрелять? — испытующе говорил он хрипло. — Все еще веришь в людей? Веришь в их милосердие?
— Нет… Мою веру уже разрушили. Давно, — покачала она головой, обхватывая руками колени, дрожа от холода. Уже только от холода. Стресс сменялся каким-то смехом и равнодушием к себе. Скрывать стало нечего, впервые ее спрашивали о том, верит ли она в людей, да и вообще что-то спрашивали. Но его слова заставляли тревожно оборачиваться.
Знаю, чужие ошибки не учат,
А время жестоко, и вовсе не лечит,
И
Возможно, окажется, вдруг, совсем бесполезен.
— Тебя тоже предали? .. Тебя предали… Как и меня, — он задумчиво втягивал губы, которые вздрагивали показными смешками, точно маска давала сбой, неуместная на фоне этих скорбных глаз. — Все они говорят: Хойт отнял его разум. Но никто не говорит о Цитре, — он сощурился, помедлив, точно раздумывая, говорить или нет, а потом, словно со скрипом старого механизма, посмел приоткрыть завесу этой мрачной тайны, зло продолжая замогильным голосом. — Никто не говорит, что Цитра сначала отняла веру. ***! Я думал, что она просто сестра... На все был готов ради нее! Сестра... Брат... А она... Похотливая сука! — он резко выдохнул, точно после удара, оборачиваясь. — Запомни, Хромоножка, ты просто запомни! Я тебе уже сотый раз пытаюсь доказать: никто не делает больнее, чем твоя семья. Враг хотя бы не может ударить в спину, — но вновь он восклицал, резко вскакивая так, что Джейс невольно отпрянула, закрывая уши; он не мог иначе, безумный из всех безумцев. — Да, ***, прямо в спину! Ты уже слышала эту легенду: Ваас пристрастился к наркотикам, и так его сманил Хойт. Ты слышала! Эту *ню любит повторять гр*ный правдолюб Дени. И ты видела, что ракьят сами постоянно курят какую-то ядреную хрень, — он усмехнулся, приподнимая заискивающе брови, разводя руками. — Странно, не правда ли? Да, ***, очень странно. Все курят, а Ваас стал служить Хойту за наркоту. нное объяснение! Но все слушают, потому что за лишние вопросы — изгнание. Главное — создать легенду! Не важно, что пыталась сделать сама Цитра, не важно на, для них это вроде норма, брат с сестрой — это типа норма! — далее он обращался именно к Джейс, но смеялся нервно уже не над ней. — И как там это было? Кем тебя объявили? Тоже Великаном? Ты это слышала: х***ня полная, полная х***ня! Она просто испугалась, она всегда была трусливой тварью! — он с наслаждением уничтожал все свои светлые воспоминания о сестре, чтобы не осталось даже сомнений о собственном решении, но под конец из недр памяти вырвалось нечто нейтральное. — Боялась даже гусениц в юности… — и ему не понравилось, потому что он осклабился зверски на девушку. — ***! Не смей лезть в мое прошлое!
Не знаю, найду ли подходящие строки,
Но обещаю, что буду внимательно слушать.
— Я молчу, — тихо и спокойно отозвалась Джейс. Она слушала. Она умела слушать, а это для многих — недостижимая роскошь.
— Вот именно! И перед ней молчала, — осклабился он, указывая на безответную слушательницу. — Да, Хромоножка, она испугалась, придумала новую легенду, потому что ты молчишь. Ты, ***, только молчишь! Я думал, меня бесят болтливые ничтожества. Но ты… — вновь лающий возглас. — Пошла ты! — затем он потер виски, потряс головой, точно отгоняя какое-то навязчивое видение. — А хотя нет… Это я Цитре, ты не думай! Пошла она с ее…
— Из-за тебя страдают люди. Ты убиваешь людей! — вдруг воскликнула уже Джейс. Она видела, как он бродит кругами вечных лабиринтов своих мыслей. Для безумца мир — это он сам, замкнутый в себе, а прочий мир — проект его воли и игры. Так он не замечал очевидного и самого страшного, если, конечно, являлся по-настоящему безумным в мире, где нет нормальных.
Нелегко искать объяснения и оправдания,
С пулей в груди трудно быть непредвзятым.
— «Да, конечно»! «Из-за одного меня». Ты тоже убиваешь, — бросил он вкрадчиво, но показалось, нервно вздрогнул, сразу же оправдывая себя. — Что с того… Что с того. Такая жизнь. Эх, жизнь…