Нет вестей с небес
Шрифт:
А он облизнул губы, заговорив со свойственной ему насмешкой, но без издевки:
— Ты, «парень», любила кого-нибудь?
— Я… Брата, — неуверенно и, как всегда, растерянно звучал ее голос, пронзенный вмиг невероятной горечью. — Райли…
Зря он начал этот разговор, зря. Джейс на миг показалась себе ужасной предательницей по отношению к памяти брата, невпопад вспомнив о нем. Впрочем, Ваас же спрашивал о любви, любой, к брату в том числе. Зря Ваас напоминал, что мир, где они обитают в окружении других людей, реален, и в том мире не существует такого понятия, как они. Существует
— А ты… — без тени вопрошала она буднично. — У тебя не было братьев или сестер?
— Любил. Да… Был такой косяк. ***ый косяк. На все был готов ради сестры. Цитра… Все Цитра… Я убил впервые ради нее. Когда-то. Давно. Очень давно.
— А я убила впервые ради Райли…
— ***во! — безразлично и фатально отвечал он. — Я так и думал.
— Это жизнь…
— А я о чем? Косая жизнь, — говорил он, проводя вдоль живота женщины, а затем притянул к себе, властной сильной рукой. Он привык повелевать, но, как ни странно, в немом подчинении ему не содержалось ощущения себя рабом.
Унизительно подчинение только ничтожествам и циникам. А при всем его зле, которого даже в тот миг не могло покинуть его, циником назвать его не удавалось, хотя вряд ли осталось хоть что-то, во что он верил.
— Да… Но жизнь, — вздохнула Джейс задумчиво, прильнув к его смуглой широкой груди, отчетливо слыша, как с левой стороны бьется его сердце. Джейс невольно прикрыла глаза, вслушиваясь. Удар за ударом. Он был живым. И теплым… Удар за ударом длилась жизнь этого бренного красивого тела.
И девушка холодела при мысли, что все стремления ее были направлены, чтобы прервать этот монотонный ритм. Она знала, что нет иного пути, поэтому слушала и слушала, пока он великодушно позволял.
Они находились невероятно далеко друг от друга, с разными мыслями, с разными мировоззрениями и судьбами, но почему-то предельно до безмолвия понимали друг друга, видимо, не прекращая ненавидеть. Впрочем, ненависти не существовало. Желания убить друг друга тоже, лишь неизбежность. Кто-то из них был обречен проиграть однажды. И очень скоро. И люди вокруг не позволяли менять установленные правила, ведь для этих людей приходилось играть себя, играть перед собой, играть с собой своей и чужой судьбой.
«А… Помимо Цитры?» — хотела бы спросить она, но не смела, он не позволял лишних слов, не запрещал, но лишние вопросы не имели смысла, ведь привычный или понятный ответ не светил, потому что он отвечал на своем языке, так что женщина только подумала: «Но нет, это уже не мое дело. Да и не важно… Если вы все еще верите в рассказы о вампирах, тогда смотрите на живого мертвеца. Все его чувства мертвы или перевернуты, вывернуты. Но как тяжко от мысли: ведь в прошлом они были намного живее и ярче, чем у многих из нас. Оттого и ненависть его неистовее».
Что ощущал он, так и оставалось загадкой. Но для чего знать? Он являлся иным, и для описания его ощущений не подходили привычные метафоры. Древний хаос безмолвен, хаос джунглей единый хтонических
Джейс приоткрыла глаза: вокруг нестроганых кривых ножек стола валялись пустые бутылки и несколько гильз. Странно. Та же реальность. Те же сломанные вещи вокруг. И даже не шокировал факт того, что произошло.
Быть… паузой
между ударами твоего сердца…
Не знала точно, сколько времени немо слушала удары его сердца. Он позволял, слегка рассматривая ее, перебирая по ее спине вдоль позвоночника, нащупывая неторопливо длинными пальцами каждый позвонок, как будто тоже стремясь запомнить.
Я лежу в темноте
Слушая наше дыхание
Я слушаю наше дыхание
Я раньше и не думал, что у нас
На двоих с тобой одно лишь дыхание
И кислорода не хватит на двоих
Сомнений не оставалось: один из них обречен. И оба обречены вскоре остаться только в воспоминаниях друг друга, словно тени, словно призраки. И, возможно, не как самые яркие воспоминания. Джейс не стремилась стать кем-то великим в его судьбе, знала, что мало может изменить. Пусть хоть тень, хоть стершийся кадр, она не просила ничего, не просила, чтобы он принадлежал отныне ей. Хаос никогда не принадлежит никому. Подчиненный хаос не жив. В любом случае, для нее он обещал остаться в памяти на всю жизнь, точно яркая комета, точно взрыв сверхновой звезды. И сколько ее — этой жизни — оставалось? Они не знали. На самом деле никто не знал. Никогда.
«Ты мертв. Вы убили его. Хойт и Цитра», — вдруг отчетливо осознала Джейс, что мешало называть врага циником. Разговоры о его предательстве… Эту тайну она тоже не пыталась выведать, но одного взгляда на него хватало, чтобы осознать: он и сам не знает, кто кого предал. Но знает, что кто-то предал. А слово мерзкое, а действие — еще мерзее. Не разобрать, не понять. И не каждому суждено простить.
И когда одиночество через край
наполняет уставшее сердце, —
нам снится кем-то обещанный рай,
место, где мы бы смогли отогреться.
Островок покоя
среди хаоса и круговерти.
Там, где кто-нибудь нас укроет
от ледяного дыхания смерти…
Удары его сердца заглушали гром и волны, но никогда женщина еще не ощущала такой безмятежности. А, может, пустоты без оценок и суждений. Но не гнетущей. Она доверяла, хоть и знала, как горько пожалеет об этом доверии, особенно, когда спустя какое-то время послышался его голос, далекий, жесткий, отрывистый, точно эти слова самому ему не нравились: