Нет вестей с небес
Шрифт:
Джейс остановилась возле дерева, обращаясь к одному из ракьят, закидывая винтовку за спину:
— Подсади.
Ракьят легко подкинул девушку до ближайшей ветки, вот только на лице его отобразилась некая волна сомнения, и Джейс испугалась, что парень мог случайно заметить ее тайну по каким-нибудь внешним признакам, но времени на сомнения ни у кого не оставалось. Они просто шли на штурм. Не ко времени, штурм невозможно спланировать по времени.
И Джейс только удивлялась, что только чуть больше недели назад пугливо пряталась в сарае, не имея сил сфокусировать глаза на враге. Тогда все смешалось в один день, в один день оборвалось,
— Такие снайперы еще «кукушками» назывались, — переговаривались воины.
— Давай, умник, пошли, — подбадривал товарища один из них, видимо, кукушка для этих мест была зверем редким, а такое название снайпера вычитали в какой-нибудь книге.
«Ку-ку, ку-ку… Сколько жить? ..» — пронеслась детская поговорка в голове Джейс. И вспомнилось, как там, дома, где ели росли, они с Райли еще детьми бегали в лес, что прилегал к зоопарку. И слушали заунывный и монотонный голос странной птицы по имени кукушка. И считали, сколько раз она повторит свое неизменное. Вечное повторение бессмысленных звуков, которые люди по глупости наделяли смыслом, отсчитывая по ним, сколько еще жить. В надежде на изменение. Страшнее всего признавать, что враг в чем-то прав. Безумие? Да, оно было повсюду. В том значении, которое определял Ваас. И то злость, то согласие возникали при воспоминании о том, что он говорил. Да только говорил лишь затем, чтобы показать свою безраздельную власть над живыми людьми, свое превосходство и свободу творить с ними, что вздумается, точно с вещами. Вот и мысли свои, непоследовательные и жестокие, высказывал не для того, чтобы услышать ответ, а для того, чтобы ощутить себя великим оратором. А кукушка на ветке сидела, а кукушка в снайперский прицел глядела.
И вспоминала, как там, среди елей, Райли бегал и на детском округлом лице застывала обида:
«Двадцать три? Ну, давай же, еще чуть-чуть покукуй! Джи! Почему у тебя так много! Давай заново считать!» — возмущался мальчик.
Райли. Какой же он был еще юный. Точно совсем не вырос. Вот даже щеки такие же мягкие и округлые оставались, и глаза, как у доверчивого олененка. И не важно, что он с Лизой уже спал. Она казалась старше него. И что теперь с Лизой? Неведомо. А Райли… Был… Был… И навечно остался в сердце.
— Двадцать три, — хрипло повторила шепотом Джейс, но на аванпосте насчитала, к счастью, меньше врагов, около пятнадцати. А права на ошибку у нее не было, за ней шли люди. И без особенных усилий ей удалось убедить их, практически повести за собой.
Джейс осторожно отрегулировала оптику от крупнокалиберной винтовки, держась ногами за ветки, прячась в листве. На аванпосте обнаружился свой снайпер, он охранял штаб. В отличие от «кукушки» не скрывался, стоя на плоской крыше хибары, на которой были сооружены импровизированные укрепления из старых шин.
— Ну, Джейсон, теперь куда? — тихо позвал Дени.
Джейс отвечала сверху твердым спокойным голосом:
— Слева есть дырка в заборе. Кто более незаметный, тот может проникнуть оттуда и перерезать провода сигнализации, тогда они не смогут связаться с подкреплением. Как только сделает, пусть бежит. Я взорву две бочки с топливом, предварительно сняв снайпера.
— Ты здесь бывал раньше? — недоверчиво нахмурился Дени. То,
— Нет, не бывал, — решительно помотала головой Джейс.
— Откуда тогда знаешь? — все еще не доверял Дени, не веря, что с такого расстояния реально что-то разглядеть в таких деталях.
— Знаю. В прицел видел, — не глядя на воинов, отвечала девушка, продолжая досконально изучать, кто и где расположен. И она совершенно точно знала, что штурмовать необходимо именно сегодня. То ли так подсказывала жажда мести, которая не ощущалась, то ли просто ее предчувствия совпали с тактическими планами Дениса.
— Ну, допустим, допустим. Ох, Джейсон. Шаманишь ты как-то странно, хоть бы неприятностей от тебя не случилось, — попытался улыбнуться Дени, но ее лицо оставалось непроницаемым. Смех как оружие против боязни сейчас не подходил. Джейс и страха не ощущала практически, не за свою жизнь уж точно. Ракьят она не знала лично, но те трое, что погибли за нее… Из-за ее глупой вылазки. И на приказ бежать, она и вправду побежала, ради Оливера… Нет, она не могла остаться в долгу перед павшими воинами. Не количеством убитых врагов велся учет, но, быть может, каждой пядью отвоеванной у захватчиков земли.
— Если по моей вине погибнет хоть один воин ракьят, я один пойду в самое пекло, — отрезала Джейс, давая понять, что ей не до шуток, что ей и угрожать уже бессмысленно. Да и сравнятся ли угрозы Дени с тем нескончаемым кошмаром, что способен был устроить Ваас одним своим появлением.
— Умирать-то погоди! Татау ведут тебя дорогой жизни, а не смерти! — отпали все подозрения насчет снайпера у лидера отряда. — Так, все, ты на позиции здесь. Как только мы отрубим сигнализацию, ты снимаешь снайпера. Я дам знать по рации.
====== 50. Лютая борьба ======
Лютая борьба между мной и злом,
Люди! Я не я. Людям все равно.
Ракьят, сливаясь с травой, почти бесшумно последовали к забору аванпоста.
— Ты устанавливаешь мины на выездах, — послышались команды Дени, похоже, он планировал превратить аванпост из крепости в ловушку для врагов. Да и сложно сказать, чем являлось непонятное сооружение, обнесенное дырявым забором, состоявшее из трех-четырех портовых контейнеров и еще пары шатких избушек.
Джейс осталась одна в листве, напряженно вслушиваясь в треск рации, тихие переговоры ракьят, наблюдала, отлаживая оптику не совсем правильного прицела, держа в поле зрения снайпера на крыше, который, не замечая движения, лениво перемещался, время от времени поглядывая по сторонам в прицел.
Она слушала рацию и понимала, что готовилась к этому моменту мучительного ожидания всю жизнь. Да, в лыжной гонке важна скорость, но ожидание у стартовой черты сравнимо. Терпение, выдержка, предельная концентрация. Она знала цену этих слов. Она будто предчувствовала, что скорость стрельбы еще пригодится, но не предполагала, что стрельбы по живым мишеням. А она даже воробьев из рогатки никогда не била. Но теперь шла речь о жизнях союзников. И жалость к врагам не тревожила стальное сознание. Жалость — опасное чувство, лживое, ускользающее.