Нетерпеливый алхимик
Шрифт:
— Еще труднее?! — пошутил Давила, прищурив глаза.
— По-вашему, он был честным человеком?
Давила на лету уловил коварный подтекст затронутой темы и, по всей видимости, старался угадать, в чем состоит мое понимание честности. Так или иначе, но он затратил на обдумывание ответа гораздо больше времени, чем раньше.
— В моем представлении, — начал он неторопливо, — Тринидад обладал достаточным запасом прочности, чтобы поручить ему дело, от которого зависят здоровье и жизнь людей, и не ожидать от него нарушений норм в той сфере, за которую он отвечал головой. Не думайте, будто я никогда не сомневался в своих сотрудниках, выполняющих столь деликатные функции. Однако за шесть лет работы под моим началом он не дал мне повода упрекнуть его в отсутствии добросовестности. Я бы сказал, что Тринидад имел обостренное чувство долга и неукоснительно
— Вы уходите от ответа. Поставим вопрос по-другому: скажем, не могли ли деньги заставить его поступиться честностью? — настаивал я.
— Деньги… — повторил Давила, пожимая плечами. — Однажды деньги преподали мне горький урок Три года назад мне пришлось уволить одного работника. Я ему слепо доверял и считал скорее близким другом, чем своим подчиненным. А он воспользовался положением и, получив от поставщика чек, рекомендовал его администрации станции. Подумать только — сломать себе жизнь ради каких-то двух миллионов песет! [76] Когда я спросил, зачем он все это затеял, то услышал в ответ какой-то детский лепет: он-де думал, что его афера никогда не раскроется и что лучшего поставщика не сыскать в целом свете. Если в деле замешаны деньги, тут ни за кого нельзя поручиться. По крайней мере, я бы не опустил руку в огонь!
76
Два миллиона песет по курсу на 1998 год приблизительно равняются пятнадцати тысячам долларов.
Последние слова Давилы прозвучали криком отчаяния.
Потом начальник эксплуатационного отдела повел меня и Чаморро по бесконечным коридорам и через бесконечные турникеты, где нас просили предъявить документы. Все эти предосторожности вместе с детекторами металлов и взрывчатых веществ при въезде на станцию превращали ее чуть ли не в самое охраняемое место в мире. Наконец мы дошли до отдела, обозначенного вывеской: «Противолучевая защита». Там Давила познакомил нас с несколькими сотрудниками. Одного из них, некоего Мануэля Питу, он представил как самого близкого Тринидаду товарища по работе. Это был мужчина лет тридцати, атлетического телосложения, с улыбчивым лицом и аккуратным пробором в волосах. Давила объяснил, откуда мы и зачем пришли, призвав обе стороны к максимальной сдержанности. Я выразил желание поговорить с Питой, и он деликатно ретировался, бросив на ходу:
— Я жду вас снаружи.
Пита воспринял мои вопросы с таким спокойствием, словно заполнял анкету послепродажного обслуживания, подсунутую ему владельцем автомобильного салона. Мы получили четкие краткие ответы, которые почти совпадали с мнением Давилы, однако благоприятный отзыв Питы имел для нас несравнимо большее значение. Попытки начальника составить объективное мнение о подчиненном часто сталкиваются с методичным противодействием последнего, дабы преподнести себя в лучшем свете и тем самым защититься от нападок того, чьи приказы он исполняет. В какой-то момент мне показалось, будто Пита намеренно уклоняется от критической оценки Тринидада ради уважения к памяти покойного или из-за боязни нарушить установленные на станции правила. Однако вряд ли за его умолчанием скрывалась важная информация. Когда я спросил, не замечал ли он чего-нибудь необычного в поведении Солера за последние месяцы, он неожиданно ошарашил нас лаконичным, но чрезвычайно значимым для дальнейшего хода следствия заявлением:
— Ему часто звонили.
— Из города или по внутренней связи? — поинтересовался я.
— Чаще из города.
— На телефон станции или на его сотовый?
— На сотовый. — Он засмеялся. — Забавно, но у Тринидада их было два: один предоставила администрация, а другой он купил сам, года полтора назад. Я в шутку окрестил его Малышом Билли [77] — у того, если вы видели фильм, на обеих ляжках висело по мобильному, хотя по сравнению с ними телефон Тринидада выглядел сущей безделицей — какая-то финтифлюшка размером с зажигалку.
77
Малыш Билли — герой американского фильма, поставленного режиссером
— Так вы не можете сказать, кто ему звонил? — спросила Чаморро.
— Правда, не могу, — сказал Пита, виновато сморщившись. — Постойте, сейчас припоминаю, что ему звонили сюда, в отдел. Женщина. Это продолжалось целый месяц, и она замучила меня просьбами подозвать к телефону Тринидада. Ее имя вертится у меня на кончике языка. Ага! Патриция. Ее зовут Патриция.
Мы с Чаморро переглянулись. Моя помощница оказалась проворнее и зачастила:
— Патриция, а дальше?
— Только Патриция. Она не называла фамилию.
— Он вам когда-нибудь о ней рассказывал?
— Никогда, — уверенно ответил Пита. — Похоже, ему не очень нравилась ее настойчивость. Не спрашивайте, почему, но когда я передавал ему очередное сообщение, он хмурился или делал озабоченное лицо.
— Когда начались звонки? — встрял я, улучив момент.
— В начале года, — прикинул он. — Не берусь сказать точнее.
Мне представилось, как бы развернулись события, если бы мы узнали о Патриции в апреле. Мы бы тут же локализировали ее звонки — тогда это было проще простого — и не только не закрыли дело, а, напротив, вовремя придали бы ему правильное направление. Только самонадеянный кретин, сказал я себе, ограничивается разговорами с начальниками, понимая, сколько притворства и лжи содержится в тех откровениях, которые они выслушивают. Ни для кого не секрет, что правда доходит до вышестоящих ушей если не в искаженном, то в сильно измочаленном виде.
Мы закончили разговор, и Давила в сопровождении Питы повел нас по станции. Мы пробежались по гигантскому залу электрооборудования, затем быстро осмотрели зал управления, напоминавший рубку звездолета из «Космической одиссеи, 2001 год». [78] Что нас заинтересовало всерьез и даже внушило трепетный страх, так это помещение с ядерным реактором — так называемая «контролируемая зона», где незримо витала тень Тринидада Солера, в чьи обязанности входило предотвращение повышенной радиационной опасности. Туда не пускали без специальной одежды и дозиметра. Давила объяснил его назначение:
78
«Космическая одиссея, 2001 год» — фильм, поставленный в 1968 году американским режиссером Стэнли Кубриком по роману английского писателя Артура Кларка.
— Дозиметр служит для измерения уровня радиации. Не волнуйтесь, — успокоил он нас, увидев, какую мину состроила Чаморро. — Доза ничтожно мало и не превышает одного микрозиверта. Для наглядности могу привести пример: она в пятьдесят раз меньше того облучения, какое мы получаем при рентгеноскопии грудной клетки.
В раздевалке была только одна кабинка, и Чаморро пошла первой. Вскоре она появилась перед нами затянутая в оранжевый комбинезон, слишком узкий для ее фигуры. Пита моментально просек округлые выпуклости на теле Чаморро, отсалютовав ей блеском загоревшихся глаз. Моя помощница покраснела и принялась остервенело, но безрезультатно растягивать эластичную ткань на груди и бедрах Все, подумал я, теперь Пита от нас не отстанет: для него Чаморро была нежданной завлекалочкой, чтобы потащиться за нами через всю станцию по уже обрыднувшему маршруту, меж тем как для меня — серьезным испытанием, которому уже не в первый раз подвергалась моя стойкость. Давила ничего не заметил.
Мы одолели еще несколько турникетов и дверей, пока не очутились в сердце огромной белой сферы. Несмотря на размеры, в ней ощущалась гнетущая стесненность и было жарко. На платформе, куда мы поднялись, располагались три одинаковые установки высотой с целый дом, покрашенные в такой же белый цвет, и бассейн, сиявший девственно чистой голубизной. Тут же, как нам объяснили, находился и сам реактор. Мы подошли поближе. У бассейна, в нескольких метрах от того места, где происходила ядерная реакция, сидели два оператора, на вид иностранцы, и о чем-то тихо переговаривались, используя для отдыха кратковременный перерыв в работе. Их голоса заглушал ровный гул, не очень сильный, но довольный, чтобы скрадывать отчетливость произносимых слов. Если бы мы не знали, что операторы расположились прямо над активной зоной, в которой, пытаясь высвободиться, бурлила и клокотала неизмеримо опасная сила, то могли бы принять их за нежившихся на солнышке туристов.