Нетрацы. Тетралогия

Раков Николай Михайлович

Каянов на такой ответ только развел руками от удивления.

– Идите, полковник, идите и на этот раз потолковее объясните капитану посуды, что и как нужно сделать.

Ставками в игре, на которые согласился Каянов, было приготовление блюд по рецептам, надиктованным победителем очередного выигрыша. Пленник был гурманом, и редкая попытка корабельного кока не подвергалась резкой критике, хотя все обычно съедалось подчистую.

Подполковник за время, проведенное

за столом, мог уже стать обладателем кинжала, подаренного самим императором родственнику, или получить личный самолет Сан‑Кома. На предложение таких ставок со стороны пленника он сначала отказывался, но отсрочка платежа допускалась при наличии предварительной договоренности.

– Я буду в империи, – возразил на его доводы партнер. – Вас не расстреляют до тех пор, пока я не погашу свой долг, – безапелляционно объяснил он Каянову. – Все, что я проиграю, будет вашим, не сомневайтесь. Император прекрасно знает, что такое офицерская честь и карточный долг.

От партии к партии игра становилась все более упорной. Порой для победы солнечнику не хватало одного очка.

– Вы быстро учитесь, полковник, – с улыбкой заявлял победитель очередного тура, – но все равно идите к капитану посуды.

– А вы‑то сами ставили на кон свою жизнь? – после очередного вкусного обеда спросил он у разомлевшего от удовольствия пленника.

– Зачем? Я всегда вовремя могу заплатить по своим ставкам, – ответил Сан‑Ком.

– Значит, вас выручает высокая платежеспособность. А просто, как офицер флота, вы бы рискнули сделать такую ставку?

– Это почетно, и я готов ее сделать.

– Так сделайте ее в нашей игре.

– Что можете поставить против нее вы, полковник? Ваш годовой оклад не превышает стоимости одной моей пуговицы на парадном мундире.

– Ну почему же? Достойная ставка у меня есть, и даже две.

– Назовите их.

– Ваша свобода.

– Но ведь это предательство, и вы готовы поступиться своей честью?

– Моя честь – это вторая ставка.

– Если я выиграю, то вы готовы меня отпустить?

– Да, как только мы высадимся.

– И не потребуете от меня никакой защиты?

– Зачем? Император будет мне только благодарен. Вы ведь не откажетесь подтвердить, что обязаны свободой мне.

– Конечно, нет. Так наш разговор вполне серьезен?

– Как никогда ранее.

– Что побуждает вас сделать мне такое предложение?

– Мне надоело рисковать за гроши.

– Нет, это будет неинтересно. Вы умышленно проиграете мне партию, и я не получу удовольствия.

– Нельзя иметь все сразу. Не хотите получить свободу?

– Вы мне нравитесь, полковник. Я никогда не играл на предательство. Мне кажется, что это унижение моей офицерской чести.

– Честь. Офицерская честь. А вам не кажется, что нет чести в том, чтобы, проводя орбитальные бомбардировки, уничтожать миллионы гражданского населения, женщин, детей.

– Но это война. Им просто не повезло. Нашей целью был промышленный потенциал противника.

– Оставим этот спор. Назовем мою ставку согласием на вербовку.

Вы убедили меня, что ваш мир устроен более правильно, и я с этим согласился, но колеблюсь. Кроме того, если увидите, что я подставляюсь в игре, вы вправе аннулировать ее результаты.

– Хорошо. Я согласен.

– У меня к вам еще только один вопрос.

– Внимательно слушаю.

– Вправе ли выигравший по своему желанию отсрочить выплату долга или поменять его на что‑то равноценное?

– И то и другое возможно, но только при взаимном соглашении сторон.

– Тогда, может быть, начнем партию?

– Но ставка на жизнь предусматривает наличие не менее двух свидетелей при ее объявлении.

– У нас с вами их быть не может.

– Что же делать?

– Предлагаю записать объявление условий наших ставок на кристалл, – немного подумав, предложил Каянов. – В случае отказа в удовлетворении требований любой стороны голосовая идентификация послужит доказательством их правомерности.

– Согласен. Но вы подозрительно торопитесь проиграть.

– А вы торопитесь с выводами. Если мы пришли к соглашению, пусть теперь ваш Дисар, покровитель азартных игр, нас рассудит и будет свидетелем свершившегося.

– Да будет так, – торжественно заявил Сан‑Ком.

Каянов вдавил в панель одну из кнопок на переговорном устройстве. Противники, четко произнося фразы, озвучили свои ставки, призвав божество в свидетели. В приемное окно записывающего устройства сначала выпал один, а потом и второй кристалл записи условий заключенного пари. Каждый взял свой экземпляр и положил его в нагрудный карман кителя.

– Хотите, запишем всю игру, – предложил солнечник.

– Хорошее предложение, – согласился соперник.

Кнопка записи вновь была приведена в движение.

– Разыграем первую сдачу, – произнес имперец и, перетасовав колоду, протянул ее Каянову.

Полковник снял пальцем несколько карт сверху. Его соперник сбросил их на стол, а оставшиеся развернул веером.

– У меня Тук, – показывая карту, сообщил Каянов.

Сан‑Ком протянул ему остаток колоды. Манипуляция повторилась.

– Раш, – бросая тонкий лист пластика на стол, объявил соперник.

Игра началась. Каждый сброс громко объявлялся. Передача колоды из рук в руки фиксировалась голосом. Количество набранных очков подтверждалось противником. Похоже, на период игры оба забыли, где находятся. В каюте не звучало даже комментариев по поводу удачного или неудачного сброса, обычных при любой игре. Пять часов схватки пролетели как одно мгновение.

– Вы выиграли, – бросая перед собой последнюю карту, проговорил пленник. – То, что это произойдет, я понял, когда мы начали розыгрыш четвертого Шира. В таком стиле, как вы, играют только профессиональные соломы. Самостоятельно этому вы научиться не могли. Признайтесь, полковник.