Неудачник

Кеннеди Эль

— Очаровательно. — Лоусон временно затихает, но не успокаивается, отвечая с мягкой угрожающей ухмылкой за то, что ему не удалось вывести учителя из себя. — С нетерпением жду этого.

Если бы этот обмен мнениями произошел в какой-нибудь из моих старых школ, парня бы пристегнул двухсотфунтовый полицейский и вывел за собой, оставляя след от мочи. Это более занимательно.

Лоусон проводит остаток урока, проверяя свои границы, прощупывая края того, что мистер Гудвин будет терпеть, прежде чем впасть в холодный пот или выгнать его. К тому времени, когда урок милосердно

заканчивается, у меня сложилось впечатление, что все остальные вторгаются в какую-то странную прелюдию, происходящую между этими двумя.

Позже, выходя из нашего класса истории в конце дня, Фенн скомкал рубрику для эссе и бросил ее через плечо. — Это полный бред. Кто задает сочинение в первый день?

Десять глав и две тысячи слов к пятнице. Как будто у нас нет других занятий, о которых нужно беспокоиться.

— Садист, — отвечаю я. Я перевешиваю ремень своей сумки-мессенджера, выданной Сандовером, на другое плечо. — И что это место имеет против рюкзаков? Почему я должна носить здесь сумочку? Чертовы садисты, все они. — Я качаю головой. — Увидимся в общежитии.

— Что? Нет, черт возьми. — Фенн дергает за мою мужскую сумку, когда я пытаюсь увернуться. — Ты пойдешь со мной.

— Куда?

— У меня тренировка по футболу. Ты должен пойти потусоваться.

— Типа посидеть на трибунах с подружками и фанатками? Извини, я пас.

Мы выходим из задней части здания в ту часть кампуса, которую я еще не исследовал. Огромные старые деревья затеняют газон и кирпичные дорожки, ведущие к комплексу спортивных площадок. Даже в тени массивных дубов там жарче, чем на капоте автомобиля Indy, и мои носки пропитываются потом. Я снимаю пиджак и галстук. Фенн качает головой, зная, что утром он снова будет смотреть, как я вожусь с ним.

— Хорошо. Остановись, — приказывает он. — Хватит ходить. Нам нужно поговорить.

Я проглатываю вздох. — Правда?

— Да, — говорит он, скрещивая руки на груди.

— Господи, ты такая королева драмы. Ладно. Иди.

— Ты симпатичный чувак, — начинает он.

— Ты пристаешь ко мне?

— Называй как хочешь.

У меня вырывается вздох.

— Я просто говорю, что ты симпатичный, а это значит, что нет никакого оправдания тому, что ты ленивый, малоподвижный, асоциальный засранец. Ты мог бы клеить девчонок направо и налево, если бы приложил усилия. Например, те рваные джинсы и толстовки, которые ты носишь? Я понимаю. Бунтарь без причины. Круто. Но у меня есть репутация, которую нужно поддерживать…

— Подожди, ты про себя? — вклинился я, мой тон был сухим.

— Конечно, про себя. — Он звучит раздраженно. — Я не могу быть братом странного одиночки. Одно дело, если бы ты был уродливым — тогда бы все видели твою антисоциальную сущность и думали, что ты один, потому что я не хочу иметь с тобой ничего общего. Понимаешь, о чем я?

— Не совсем.

— Но нет, ты чертовски красивый. И теперь все качают головами, думая, почему этот парень не хочет охладеть к Бишопу? Ну, пошел ты, Ремингтон. Не в мою смену. Это ведь не убьет тебя, если приложишь усилия?

— Почему меня должна волновать твоя репутация?

— Тебя

ничего не волнует, — ворчит он.

Он не ошибается. Я никогда не заботился слишком глубоко о дерьме, за исключением, может быть, моей техники. Разбейте мои мониторы и посмотрите, как я переживаю. Но все остальное, друзья, школа, девчонки… Я плыву по течению, никогда не вкладывая слишком много сил в одну конкретную вещь. И что в этом плохого? Я занимаюсь своим делом и делаю свое дело. Если бы больше людей следовало моему примеру, возможно, мы были бы ближе к достижению мира во всем мире.

— Познакомься с ребятами, — раздраженно говорит Фенн. — Будь, черт возьми, общительным для разнообразия. Я не позволю тебе сидеть в нашей комнате как социопат весь семестр.

Еще один вздох застревает у меня в горле. Он, как собака, заводит друзей. Мне плевать, но ладно. Если это отвлечет Фенна от моего дела на несколько дней, я сделаю вид, а потом ускользну, когда он не обратит внимания.

— Ненадолго, — соглашаюсь я.

До футбольного поля рукой подать, а преподавателей поблизости нет, поэтому я достаю из сумки косяк.

— Чувак, серьезно? — Фенн смотрит на меня боковым зрением.

— Ты не куришь?

— Конечно, на вечеринках или еще где-нибудь. Но не перед тренировкой. И уж точно не в открытую.

— Это лекарство. Я не могу терпеть вас, красавчиков, больше восьми часов в трезвом виде.

— Слушай. — Он останавливается и нетерпеливо вздыхает.

— Круто. Еще поболтаем?

Он игнорирует подколку. — Здесь все делается по-своему. Парни делают то, что делают, но в соответствующее время и в соответствующем месте. Не круто постоянно ходить под кайфом. Мы не выставляем это напоказ.

— Ты все время забываешь, что я не один из вас. И не пытаюсь им быть, — напоминаю я ему.

Для меня это просто еще одна школа в длинном списке. Единственная разница — налоговая планка. Это не меняет того, кто я есть.

— Будь кем хочешь. Но прояви немного такта.

Мой инстинкт подсказывает Фенну, что надо наглеть. Какое мне, черт возьми, дело до их произвольных обычаев? Я не вижу ни малейшего влияния на меня, ни моего интереса в том, чтобы их усвоить. Но тут в моей голове раздается ворчливый голос, который напоминает мне, что он не просто сосед по комнате. Мы теперь скованы одной цепью, оба — жертвы одной и той же больной шутки, которую сыграли с нами наши родители. И я не ненавижу этого парня, так зачем наживать себе врага, если он хочет быть союзником? По крайней мере, на данный момент. Я все еще не собираюсь слепо доверять ему.

— Я пытаюсь помочь тебе, — говорит он мне, как будто видит, что в моей голове зреет нерешительность.

Поэтому я заправляю косяк за ухо. Назовем это компромиссом. — Никогда не говори, что я неразумен.

Фенн закатывает глаза, глядя на меня, но успокаивается.

Мы направляемся к тренировочному комплексу, где находятся спортзал и раздевалки. Снаружи группа возится с футбольным мячом, выполняя несколько мало впечатляющих трюков.

— О, это будет весело, — бормочет Фенн, когда мы подходим к ним.