Неукротимая Джо

Джордж Эмили

Он замолчал, явно пытаясь бороться с нахлынувшим горем. Джованна тихо шепнула:

— Если хочешь выговориться — я рядом…

— Это не вернет отца, Джо. Я его очень любил.

— Я знаю. И он знал. Шок слишком силен, Франко, но время поможет пережить часть боли.

— А мама? Я умираю от жалости, когда смотрю на нее. Она словно засыпает вечным сном, Джо. Она здесь — и не здесь. Я боюсь за ее рассудок.

— Все изменится, Франко. Все может измениться.

— Как, девочка? Если бы я знал, как вернут ее к жизни.

— У нее появится интерес, и она оживет.

Я не знаю, что это будет, но это обязательно случится. Она так любит тебя и Джакомо… Почему он не живет с вами?

— У него жена француженка. Они живут в Бордо. Джако стал настоящим виноделом и не сильно рвется в свет. Он жил здесь после похорон несколько недель, но потом уехал. Для него «Роза ди Казерта» больше не родной дом.

Они еще помолчали, а потом, когда машина профессора скрылась за поворотом, вернулись к столу. Джованна была под впечатлением их недолгого, но эмоционального разговора. Она вновь чувствовала какую-то детскую гордость и восторженную радость. Франко допустил ее в свои истинные чувства, доверил ей раны своей души, поделился сокровенным! Джованна была готова в эту минуту пожертвовать для него всем самым дорогим, что у нее есть, отдать все силы, лишь бы помочь графине Аверсано прийти в себя, вернуть маму Франко к жизни…

Восторженность поутихла, когда Джованна поняла, что за столом царит тишина, а Франко смотрит на нее с очень неприятным выражением в глазах. Наверное, приблизительно так смотрят следователи на допросе.

Он подлил ей вина, и Джованна вцепилась в хрупкий бокал, как в спасательный круг. Она боялась этих серых глаз. Слишком много тайн она скрывала в последнее время от Франко Аверсано.

— Ну, Солнышко, а ты сама не хочешь поговорить со мной? Ни о чем?

— Я? А о чем? Нет, в принципе тем много…

— Джои! В глаза мне посмотри, пожалуйста! Вот так. А теперь спокойно и без прикрас поведай мне, что ты все-таки собираешься сделать из Пикколиньо и зачем прилетела на метле Доди О'Райли.

— Она приехала преподавать…

— Джо, я просил без прикрас. Дейрдре О'Райли слишком известная персона в мире искусства. Да, она взбалмошна, но не настолько, чтобы бросить кафедру изобразительного искусства в Эдинбурге — что таращишь глазки, девочка? — и притащиться в нашу глушь для обучения двух с половиной детей основам графики. Тут требуется причина посерьезнее.

— Франко, я понятия не имею…

— Джо, ты очень хорошо скандалишь. Ярко и живо описываешь качества того, кто тебе не очень нравится. Замечательно смеешься и прелестно улыбаешься, умеешь носить платья и каблуки, танцуешь, знаешь бухучет… но вот врешь ты отвратительно. Скучно, неубедительно и неизобретательно. Чтобы облегчить тебе задачу, я скажу, что известно мне. Дейрдре О'Райли бросила кафедру и прилетела в Италию. Никаких учеников она не набирала, зато тема ее диссертации — «Взаимодействие культурных и исторических памятников с инфраструктурой современного туристического бизнеса». Социологией он увлеклась в последний год, так что сидела в своем Эдинбурге безвылазно. Проследить ее было нетрудно.

— Ты выслеживал Доди?

— Не совеем. Я выслеживал тебя.

—

Знаешь что, Франко Аверсано…

— Очень хочу узнать. Джованна, я вовсе не идиот и не способен согласиться на любое предложение смазливой девчонки в мини-юбке. Пикколиньо принадлежит мне, мы с тобой оба это знаем. С моими правами на него и моими деньгами я бы выиграл любой судебный процесс и даже не заметил бы этого. Ты получила бы компенсацию и заткнулась бы в тряпочку…

— Ах, ты, бездушный…

— Вот именно, если бы я был бездушный и такой, каким ты меня сейчас хочешь обозвать. Но я не стал всего этого делать. Я пошел тебе навстречу. Я разрешил тебе жить в доме твоей тетки.

— Спасибо, ваше сиятельство!

— На здоровье. Я ни слова не сказал про пожар, хотя младенцу ясно, что он произошел по твоей вине.

— Я…

— Помолчи. Я прислал рабочих, я купил материалы, я оплатил все расходы по дому. Возможно, это просто блажь миллионера. Возможно, ты восприняла это как заботу о моем же собственном имуществе. Возможно, именно так и поступали все, кто встречался на твоем жизненном пути, но я все же рассчитываю на некоторую благодарность.

— Знаю я, на что ты рассчитываешь!

— Нет. Судя по всему, не знаешь. А рассчитываю я только на одно — искренность. Я думал и надеюсь до сих пор, что ты не будешь мне врать. Ну что? Разочаруешь?

— Я не собиралась тебе врать. И не хочу этого делать впредь. Я не делаю в Пикколиньо ничего, что могло бы тебя расстроить…

— Я не девица нежного возраста и не упаду в обморок. Хочешь конкретнее — пожалуйста. Ты читала устав арендаторов? Там ясно сказано: никакой коммерческой деятельности. Так вот, для полной ясности сообщаю: я запрещаю тебе заниматься бизнесом на моей земле, конкретно — в Пикколиньо.

— ЗАПРЕЩАЕШЬ?

— Ты меня слышала. Я согласился на твой переезд, но толпы диких туристов сюда не войдут.

— Какие толпы! Я добилась успеха в своем деле, Франко Аверсано, и никто никогда не делал мне замечаний!

— Я тебе их тоже не делаю! Просто запрещаю.

— А я плевать на твои запрещения хотела.

— Все. Еще немного — и я готов.

— Не волнует… Ай!

Ее стиснули такие железные объятия, стало больно дышать. Серые глаза потемнели? на самом дне их загорелся кровавый огонь. Дыхание мужчины участилось и стало хриплым. Побелевшие от ярости губы были близко, слишком близко, и Джованна поступила так, как не поступило бы в минуту смертельной опасности ни одно живое существо.

Она сама обвила шею Франко руками и припала к его губам.

6

Оказалось достаточно всего одного прикосновения, всего лишь этой пугающей близости. Тело Джованны Кроу, изголодавшееся, изнемогающее от желания, само тянулось к Франко и не собиралось отказываться от своего решения. Угасающий мозг еще боялся, а руки уж ласкали, и губы жадно пили дыхание другого, и тела слились воедино, а жар крови стал общим…

…А потом Франко с глухим стоном, оттолкнул Джованну, хотя и продолжал держать ее руку.