Неукротимый голод

Робертс Тиффани

У Шей потекли слезы, и Драккал почувствовал их солоноватый привкус. Сильно нахмурившись, он смахнул влагу тыльной стороной большого пальца.

Шей сердито потерла другую щеку, как будто сила этого действия могла остановить ее слезы.

— Я испытывала презрение к ОТФ за то, что они забрали его у меня, и ненавидела маму за то, что она позволила ему уйти. Я сделала все возможное, чтобы выразить ей свой гнев. Я устраивала беспорядки в школе, проявляла разрушительное поведение и затевала драки с другими детьми — и это было несправедливо по отношению к ним, даже к мальчикам старше меня. Мой отец был замечательным учителем. После того как я сломала квотербеку руку в трех местах, школе, наконец, это надоело, и меня исключили. Вскоре после

этого я сбежала и оказалась в компании сомнительных людей. Думаю, это были довольно типичные вещи, но в тот момент все это казалось захватывающим, и все, что я делала, сводилось к тому, чтобы послать правительство нахрен за то, что оно забрало моего отца. Наркотики и вымогательство поначалу казались просто уличным бандитским дерьмом. Но я им понравилась благодаря своим навыкам, и вскоре начала уходить от мелочей, — она хихикнула, снова невесело, и покачала головой. — Они хотели, чтобы я была мускулистой. Кажется довольно нелепым, если посмотреть на меня в этом городе, не так ли?

Несмотря ни на что, уголок рта Драккал приподнялся.

— Нет, кирайя. Это не так.

— Ты ужасный лжец, котенок, — она нахмурилась, облизав губы розовым язычком, и продолжила. — Меня арестовывали несколько раз, в основном за мелкие проступки. И даже после всего, после всех глупых и отвратительных вещей, которые я наговорила, мама продолжала поддерживать меня. Она редко говорила, но когда это делала, то… я знаю, что у нее были все основания высказаться или просто бросить меня, но она этого не сделала. Мне было больно от ее молчания, потому что казалось, что она осуждает меня. Понимаешь? Это почти заставляло меня еще сильнее ненавидеть ее за то, что она продолжала помогать мне, несмотря на все. Как будто часть меня хотела, чтобы она наконец-то разозлилась, чтобы она высказалась так, как ей следовало сделать до ухода отца, — из глаз Шей снова потекли слезы, быстрее, чем раньше, и ее голос был хриплым, когда она заговорила снова. — И несмотря на все это, я была слепа к боли, которую причиняла своей матери. Слепа к боли, которую она испытывала, потеряв мужа… и в процессе потери дочери тоже. Но я… я была той, кто потерял ее. Она ехала домой после того, как снова вытащила мою тупую задницу из тюрьмы, и произошел несчастный случай. Автоматический грузовой транспорт вышел из строя, и ее машина была первой, во что он врезался. Она ушла мгновенно.

Шей склонила голову, прижавшись щекой к ладони Драккала, и горячие слезы потекли по его пальцам. Она подняла руку и откинула выбившиеся пряди волос назад, убрав их в пучок, который она зажала в кулаке и сжимала до тех пор, пока костяшки пальцев не побелели.

— Я даже не успела попросить прощения, — сказала она тихим, надломленным голосом. — Не успела попрощаться. Сказать, что я любила ее. Она умерла, думая, что я ее ненавижу, умерла, зная, что ее дочь была преступницей, неудачницей, ходячим, говорящим куском мусора.

Драккал обнял ее левой рукой за плечи и притянул к своей груди. Шей не оказывала сопротивления. Она прижалась к нему, ее плечи дрожали, когда тихие слезы превратились в полномасштабные рыдания, которые обвили сердце Драккала и сжали его. Он прижался щекой к ее голове и положил правую руку ей на затылок. Ее слезы пропитали его рубашку, но ему было все равно. Он просто обнимал ее.

Он держал ее так, как будто это был единственный способ сохранить его сердце целым.

Когда ее плач, наконец, начал стихать, он сказал:

— Мой народ долгое время верил, что наши предки наблюдают за нами из-за пределов смерти. Именно это я имел в виду, когда клялся своей кровью — кровью поколений, которые были до меня, — не покидать тебя. Их наследие светит в нашей жизни, и они следят за тем, что мы оставим после себя. Твои мать и отец наблюдают за тобой, Шей. Они видели твой позор и твою вину, но также заметили и твою силу. И они

знают, даже с большей уверенностью, чем я, что в тебе есть то, чем они могут гордиться. Я знаю, что ты уже заставила их гордиться собой. Ты здесь, ты жива, сражаешься за своего детеныша. Что бы ни случилось, они любили тебя, кирайя, и они все еще любят тебя в своем месте за звездами.

Она громко шмыгнула носом.

— Ты думаешь?

— Я верю.

Она прижалась лбом к его груди и сделала глубокий, прерывистый вдох.

— Некоторые люди верят в то же самое. Я никогда не была религиозной. Но это… это было бы неплохо, если бы они были там.

— Я не был на своей родной планете десятилетиями, но я не забыл все наши обычаи, — сказал он, проводя правой рукой по ее позвоночнику вниз и снова вверх. — Спасибо, что оказала мне честь, поделившись воспоминаниями о своих предках, Шей. Я сохраню их вместе со своими собственными.

Она отстранилась от него, и, хотя ему не хотелось отпускать ее, он все же это сделал. Его руки опустились по бокам, внезапно став бесполезными. Она подняла на него взгляд, бледно-голубые глаза мерцали на фоне раздраженно-красного вокруг них, а выражение ее лица стало неожиданно застенчивым.

— Извини, что набросилась на тебя. Должно быть, гормоны беременности делают меня такой эмоциональной, — она отступила еще на шаг и вытерла щеки полотенцем. — Но спасибо. Что выслушал.

Ладони Драккала — обе, как бы это ни было невозможно — зудели от желания пошевелиться, от стремления заключить ее в крепкие объятия и снова прижать к своей груди. Он мог бы испытать некоторое удовлетворение от того, что утешил свою пару в трудный момент, но ему было нужно большее. Ему хотелось подарить ей больше. Отдать ей все.

Но все, что ему удалось сделать, это сказать:

— В любое время, кирайя.

Она вынула бутылку с водой из-под мышки и уставилась на нее, теребя крышку.

— Я просто действительно не хочу облажаться с этим ребенком. Я — это все, что у него есть. Все остальные ушли.

Драккал шагнул вперед и положил руку ей на плечо, снова привлекая ее взгляд.

— Даже если бы это было правдой, Шей, ничто в этом или любом другом мире не смогло бы навредить твоему детенышу. Но ты не одна. Я здесь ради вас обоих.

Она несколько секунд молча смотрела ему в глаза, и сердцебиение Драккала участилось, заполняя тишину. Ее кожа была теплой и мягкой под его ладонью, ее аромат таким же сладким и манящим, как всегда, а румянец на лице делал ее еще более сияющей. Но сейчас все это не имело значения. Все, что было важно, — убедиться, что она знает без сомнения, что всегда может на него положиться.

Маленькая складка, образовавшаяся между ее бровями, и опущенные губы сказали ему, что она разрывается, что она не совсем приняла то, что он предлагал, что часть ее не верила ему. И это было похоже на… отвержение. Это вызвало разочарование и боль глубоко внутри Драккала, хотя в глубине души он знал, что у нее были все основания сомневаться после той жизни, которую она прожила.

У нее были все основания сомневаться в нем из-за чувства вины за собственное предполагаемое предательство.

Наконец, Шей опустила взгляд, стряхнула его руку и сказала:

— Я довольно сильно устала и вспотела. Уверена, от меня воняет, а еще я испачкала тебя. Итак… я хочу принять душ и немного отдохнуть.

Драккал нахмурился. Все его инстинкты требовали, чтобы он преследовал ее, остановил и физически показал, кем она была для него. Каждая клеточка его тела кричала, чтобы он показал, как сильно хочет защитить ее. Каждая молекула призывала его боготворить ее тело и облегчать тревоги. Ему нужно было сделать Шей своей во всех отношениях… и убедить, что он должен быть ее.