Неуловимая подача
Шрифт:
Команда моего отца, как правило, в равной степени интересуется и женщинами, которых они забирают домой с поля, и самой игрой.
– Исайя, ты выходишь или нет? – говорит мужчина справа от меня, и, хотя да, они оба явно хороши собой, этот парень особенно привлекателен.
Он в кепке, надетой задом наперед, очках в темной оправе, а на руках у него малыш в такой же кепочке. Я изо всех сил стараюсь не смотреть слишком пристально, но все равно отмечаю темные волосы и льдисто-голубые глаза, обрамленные очками. На подбородке виднеется щетина,
А если добавить к этому симпатичного мальчугана, который сидит у него на руках, то он просто напрашивается на то, чтобы на него пускали слюни.
– Пока, – говорит мужчина слева от меня, выходя из лифта и оставляя меня наедине с двумя симпатичными парнями справа.
– Этаж? – спрашиваю я, делая глоток пива и нажимая на нужную мне кнопку.
Нет ни малейшего шанса, что он меня не услышал, но тем не менее папа малыша не отвечает.
– Может, мне просто угадать? – предлагаю я. – Если хочешь, я могу нажать на все, и мы вместе совершим приятную долгую поездку в лифте.
Он не смеется и даже не улыбается, что, по-моему, является тревожным сигналом.
Его маленький сынишка тянется ко мне. Я никогда не входила в число тех, кто сюсюкается с детьми, но этот – особенно милый. Он счастлив, и после всего, что я пережила утром, малыш, улыбающийся мне так, словно я – чудеснейшее создание на свете, – это, как ни странно, то, что мне нужно. Его щечки такие пухлые, что глаз почти не видно из-за сияющей улыбки, а его отец продолжает меня игнорировать, сам набирая номер своего этажа.
Ну тогда ладно. Это должно быть весело.
Самая долгая в моей жизни поездка в лифте заставила меня прийти к выводу, что великолепный мужчина, с которым я ехала, – тот еще зануда. И добравшись до номера моего отца и постучав, я была безумно рада, что наша короткая встреча закончилась.
– Ты что здесь делаешь? – спрашивает отец, и его лицо озаряется. – Я думал, что больше не увижу тебя в эту поездку.
Я в притворном ликовании поднимаю обе банки пива, одну пустую, другую еще полную.
– Я уволилась с работы!
Он смотрит на меня с беспокойством и открывает шире дверь в свою комнату.
– Почему бы тебе не зайти и не рассказать мне, с чего это ты пьешь в девять утра?
– Мы пьем, – поправляю я.
Он усмехается.
– Похоже, Милли, тебе вторая банка нужнее, чем мне.
Пересекая комнату, я сажусь на диван.
– Что происходит? – спрашивает он.
– Я плохо справляюсь со своей работой. Сейчас я даже не получаю удовольствия от выпечки, потому что у меня это плохо получается. Ты когда-нибудь слышал, чтобы я говорила, что мне не нравится печь?
Он поднимает руки.
– Ты не обязана передо мной оправдываться. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и если эта работа не приносит тебе счастья, то я рад, что ты уволилась.
Я знала, что он это скажет. И знаю, что когда я сообщу ему, что мои новые планы
За те двадцать лет, что он был моим отцом, он ни разу не показал этого, так что я не знаю, почему я постоянно это ищу. Но я готова лезть из кожи вон и торчать до конца своих дней на любой убогой кухне, если бы это гарантировало, что я его не разочарую.
Я достаточно хорошо разбираюсь в себе, чтобы понимать, что у меня есть врожденная потребность быть лучшей в достижении любой цели, к которой я стремлюсь. Прямо сейчас я не лучшая и не хочу никому давать возможность наблюдать за моей неудачей. Особенно ему. Именно ради него я стремлюсь к совершенству в своей карьере, что резко контрастирует с моим необузданным отношением к личной жизни, в которой я ни к чему не привязана и плыву по течению.
– Ты окончательно уволилась? – спрашивает он.
– О боже, нет. Я беру паузу на лето, чтобы вернуться к нормальной жизни. Я вернусь и буду лучше, чем раньше. Мне просто нужно побыть одной, без посторонних глаз, чтобы собраться с мыслями и дать себе небольшую передышку.
В его глазах видно волнение.
– Итак, где ты собираешься провести летний отпуск?
– Еще не знаю. У меня есть два месяца, и моя следующая работа будет в Лос-Анджелесе. Возможно, я не спеша поеду на Западное побережье и по пути осмотрю некоторые достопримечательности. Потренируюсь в своей кухне на колесах.
– Будешь жить в своем фургоне?
– Да, пап, – усмехаюсь я. – Жить в своем фургоне и пытаться понять, почему каждый десерт, который я пытаюсь приготовить с тех пор, как получила эту гребаную награду, оборачивается полной катастрофой.
– Не каждый десерт – катастрофа. Все, что ты готовишь для меня, просто феноменально. Ты к себе слишком строга.
– Обычное печенье и торты – это совсем другое. Мне трудно заниматься творчеством.
– Ну, может быть, проблема в творческом подходе. Возможно, тебе стоит вернуться к основам.
Он не разбирается в кулинарии так, как я, поэтому не понимает, что печенье с шоколадной крошкой пользы не принесет.
– Знаешь, – начинает он. – Ты могла бы приехать на лето ко мне в Чикаго.
– Зачем? Половину времени ты будешь в разъездах по работе, а вернувшись домой, опять-таки станешь пропадать на поле.
– Поехали со мной в турне. Мы не были вместе дольше нескольких дней с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать, и я скучаю по своей девочке.
За семь лет у меня не было ни отпуска, ни выходных, ни хотя бы одного свободного вечера. Я бесконечно работала, убивалась на кухне, и даже сегодня вечером, когда команда моего отца играет в городе, мне не пришло в голову взять выходной и пойти посмотреть.