NeuroSoul Том 2
Шрифт:
Удивительное, странное чувство… будто он снова кому-то необходим. Надо быстрее вернуться с операции, чтобы научить его всякому. Как жить.
— Все говорят, что ты убил Нэнсис, — сказал тихо Кубик, переливаясь черными боками под лучами яркой рассветной Агранты.
Это был закрытый научный городок с противоракетной обороной и высокими стенами. Сюда повстанцы еще не скоро доберутся. Но, если честно, Дэвид был удивлен, что ему уделили столько внимания. Во время смуты никому нет дела до какого-то солдата, у кого парализована половина тела. Они сказали, что он победитель. Может, поэтому? Дэвид не понимал, зачем они ему так сказали.
— Ты опять выходил в сеть?
— Нет, — Дэвид знал, что Кубик врет.
Что-то он не припоминал, что учил его говорить
— Врать нехорошо, — назидательно сказал Дэвид, пытаясь говорить представительно. Горло не слушалось. Из глотки вырывался больше хрип, чем связные слова. — Отключись от сети и не лазий, где не следует. Это тебе вредит.
— Ты расстроишься, если не выйду?
— Очень расстроюсь.
— Хорошо… прости, — ответил Кубик, его грани зажглись белым перламутром.
— Никого я не убивал, — Дэвид взял Кубик в левую руку и кое-как поковылял к кровати. — Когда я вышел от Нэнсис, она была живее всех живых. А когда спустился вниз и пошел домой, ее голова плюхнулась об асфальт и разлетелась на куски, как гнилая дыня, — Дэвид не любил вспоминать этот момент. Он сначала даже не поверил в то, что видит. Но это рыжее пятно… огненно-рыжие волосы распластались по асфальту, испачкавшись в блестящей питающей жидкости. От остальной головы Нэнсис почти ничего не осталось — удар был колоссальной силы. — Она сама сделала что-то с собой. Это легко доказать, если посмотреть камеры и просчитать тайминги. Только никто почему-то это не сделал и «Голем» сразу объявил, что я убил Нэнсис, а, значит, победитель. Да, я не арестовал ее, но она умерла, а это входит в условия выигрыша — так они сказали. Триллион монеро — это очень хорошо, только если тебя воспринимают как доброго человека. Как героя. А сейчас даже не знаю кто я. Для кого-то герой, для кого-то враг. Мне это не нравится.
— А почему «Голем» это сделал? Объявил тебя победителем?
— Видимо, он очень хотел отдать кому-то триллион. Глупо это как-то. В этом не было никакой необходимости, — проворчал Дэвид. — Я думал, из меня хотели сделать какую-то знаменитость, но все почему-то молчат. Назвали меня победителем, а ни одной передачи не сняли. Сказали, что сначала нужно сделать операцию. Может быть, из меня сделают героя попозже?
Дэвиду почему-то очень хотелось стать героем. Именно героем, а не злодеем. Он искренне надеялся, что людей, считающих его избавителем гораздо больше, хотя хаос на улицах говорил совсем о другом. Сколько людей желают его смерти? Дэвид даже боялся думать об этом. Когда он получит свой триллион, то первым делом сделает так, чтобы все думали о нем хорошо. Построит какую-нибудь больницу, или что-то похожее. Может, даже организует туры по морю Маринер тем, кто не может себе этого позволить. Красивое море. Дэвиду у самого не хватало денег, чтобы пересечь его. Таких как он было много. Может, его щедрость сможет смягчить чье-то очень злое сердце? Дэвид твердо решил стать героем, и доказать, что это не он убил Нэнсис. Он бы не смог, даже если бы захотел. А, если признаться, он действительно не хотел ее убивать, какой бы ужасной матерью они ни была.
— Для меня ты герой, — тихо сказал Кубик. — Дэвид включил меня. Дэвид накормил. Дэвид хороший.
Дэвид улыбнулся. Он повертел Кубик в левой ладони и поставил на тумбочку, на еще одну подставку. Легкие поглаживания по краям граней сделали его разноцветным. Когда Кубик стал полностью желтым от счастья, Дэвид сказал:
— У меня умерла мама, потом Бетани. У меня никого больше не осталось, кроме тебя, Кубик, — он улыбался, хотя ему было немного грустно. — Хорошо бы тебе приделать какие-нибудь крылья или туловище с шерстью. Тогда я буду тебя гладить как полагается, а ты будешь урчать. Или мурлыкать. Я люблю, когда мурлыкают. У меня сейчас много денег, я могу подарить тебе все что угодно. Хоть тело, хоть самое новое обновление. И плевать, насколько ты нелегальный. Революция, конечно, поест много моего выигрыша. После развала Союза у нас с мамой были сбережения, но они все
Желтые бока Кубика пошли фиолетовыми разводами. Что же это могло означать? Дэвид надеялся, что это была задумчивость, а не какое-нибудь расстройство, пришедшее на смену радости. Дэвид устал от всякой печали, проблем и расстройств. Он хотел, чтобы было как раньше, когда они с мамой и Бетани жили втроем, и он смотрел в будущее счастливо и с надеждой. С Кубиком у него может получиться стать счастливым, тем более, когда заменят ему нервную систему и он снова станет здоров.
— Я много думал, когда спал, — тихо прошуршал Кубик, реагируя на прикосновения Дэвида легкой вибрацией. Ему просто казалось, что он так больше походит на того, кого Дэвид хочет видеть в нем. Какого-нибудь зверька. — Мои ментальные надстройки классифицируются выше, чем интеллектуальные способности любого из существующих животных, но недостаточно стабильны и совершенны, чтобы считаться полноценным разумом. Я не могу быть животным, но и человеком тоже, — протянул Кубик. — Я никто…
— Не говори так, — с обидой осадил его Дэвид. — Ты мыслишь, значит, существуешь. Знаешь это?
— У меня есть данная информация в энциклопедии. Она принадлежит Рене Декарту. Он был математиком.
Дэвид не любил математику.
— Значит, он был умным малым. Надеюсь, он не мучил своих учеников сложными цифрами, — Дэвид отнял руку и почесал нос. — Так вот. Ты есть, а, значит ты кто-то. Кто — решай сам. Главное, что ты существуешь в этом мире и мы друзья.
— Друзья…
— Да, друзья. А если так, остальное не важно. Какая бы классификация тебе не подходила.
Дверь в палату отворилась, внутрь шагнул длинный доктор в длинном белом халате. Он был лысым и в очках, но не являлся Вертиго Хелми. Дэвид уже уяснил, что почти все доктора лысые. А если у них есть еще и очки — значит, это очень хорошие доктора. Таким он доверял, хоть те часто приносили плохие вести.
— Господин Дэвид Отрейл? — спросил доктор, не став дожидаться ответа: — Операционная готова. Ваша очередь. Прошу пройти со мной.
— Хорошо, — Дэвид улыбнулся левым уголком рта. Правый у него упал вниз и разбух, как и вся его правая половина тела. Она стала мясистой и неповоротливой, словно один бледный пельмень, растекшийся сверху донизу. Дэвид и сам себя чувствовал большим пельменем. Ну ничего, скоро это закончится. После операции он вновь станет прежним. — Вот и пришла пора. Я скоро буду, Кубик. Ты не скучай без меня тут. И дождись. Слышал? Дождись, хорошо?
— Я буду ждать тебя, — пропищал Кубик, и грани его залились зеленым.
Дэвид встал не без посторонней помощи. Двое высоких медбрата завернули его в большую простыню и посадили на высокую каталку. Когда его выкатывали из палаты, Кубик сделал над собой усилие, потратив половину утреннего заряда, чтобы раскрыть глазную линзу и посмотреть на своего друга.
— Я буду ждать! — крикнул он Дэвиду со всей силы, на которую был способен, прежде чем дверь окончательно захлопнулась. Кубик закрыл линзу, а потом прошептал тихо: — Дэвид друг, друг. А я не знаю, кто я. Не человек, не животное. Я и не дроид, и совсем несовершенный искусственный разум. И не то, и не другое. Не знаю…. Не уверен… Мне кажется, я нечто иное. Дэвид… но, если ты хочешь, для тебя я буду собачкой.
Эпилог
Вперед утекал длинный белый коридор, освещенный длинными лампами, похожими на змей. Они были тонкими и тянулись вдоль низкого потолка, в котором можно было рассмотреть самого себя, если поднять голову. Дэвид не мог, у него задубела шея. Даже повернуть голову составляло ему большую трудность, он чувствовал себя деревянным мальчиком с не сгибающимися конечностями. Очевидно, так оно и было бы, если б они не расплылись и не стали похожими на плохо замешанное тесто, а вовсе не на твердую древесину, как он себе представлял.