NeuroSoul Том 2
Шрифт:
Глава 1. Кошмары
«Настанет время, когда нам всем станет легче».
Сергей Амбер. Органический, кибернетически чистый бездомный
Каждый вечер, готовясь ко сну, Нэнсис была вынуждена чувствовать свою пустоту. Хуже всего, что отсутствие тела под головой вовсе не было тому причиной.
В механическом теле помещалось живое сердце, связывающее прошлое и настоящее, а ведь когда-то в прошлом она была жива. Расставаясь с сердцем, Нэнсис снимала с себя щит, даривший ей иллюзию жизни. Мозг ничего не значил — он лишь источник страхов и сомнений. Сердце — вот настоящая жизнь.
Нэнсис сняла голову с плеч, и ей снова стало пусто и холодно, как бывало каждый вечер. Нужно отдохнуть, и сердце тут не помощник. Слишком горячее, слишком живое, жаждущее борьбы и бодрствования. Любящее. С таким не получится сомкнуть глаз, а ей еще нужно прорваться сквозь кошмары, чтобы прикоснуться к настоящему сну. С каждым годом ее мозг старел, ресурсы истощались — киборгам был отведен недолгий срок. Наверное, ей хватит, чтобы дойти до конца. Наверное… Необходимо заснуть. Некоторые шаги следует делать только во тьме.
Механические руки держали голову осторожно, Нэнсис контролировала все движения по вейл-связи, установленной с телом. Примостив голову на подставке, тело сделало пару шагов назад. Тук-тук… красное и жаркое, сердце билось между срезанных прозрачной емкостью грудей.
— Уходи, — тихо прошептала Нэнсис, и тело отошло на диван, легло на бок и повернулось к ней спиной.
Отсюда сердце тоже видать, чтобы оберегать ее от кошмаров. И не важно, что однажды оно предало ее. Бросило, оставив совсем одну. В том, что случилось никто не был виноват, кроме нее самой. Нэнсис можно было обвинить в чем угодно, но только не в том, что она слишком поздно признала себя монстром.
Полудрема приносила с собой видения. Почти всегда они были воспаленными и лихорадочными, и она протягивала руки, чтобы дитя пришло в ее объятья. Каждый раз она забывала, что ребенок боится ее и бежит в другую сторону от растопыренных механических пальцев. Нэнсис опускается на корточки и пытается еще раз.
— Иди ко мне, прошу, — слышит она свой голос, в котором уже мерцает отчаяние.
Прошло много лет, и Нэнсис успела перепробовать все возможные виды покровов. Среди них была настоящая кожа, выращенная в прозрачных боксах из ее генетического материала, но дитя все равно чувствовало в ней металл. Сколько бы она не подогревала обманчивую обертку, сколько бы не убеждала дитя, что она — живая. Ребенок не подходил. Даже когда он был совсем маленьким и еще кормился грудью, плакал до красноты, до хрипоты и остановки дыхания, но не брался на руки. Нэнсис испугалась тогда, что он умрет и наблюдала как растет ее дитя на расстоянии, каждый день приходя в чужой дом с чужими стенами.
Она звала его на пороге деревенского ранчо, часто слыша только собственный голос и не слыша ответа. Позади росли раскидистые ели, вдалеке высились горы, вокруг кипела настоящая жизнь. Нэнсис всегда чувствовала себя лишней в таких местах. Маленькая птичка с невесомым телом и хрупкими косточками была более настоящей, чем она — киборг. Ребёнок держал птиц в руках, а от ее объятий отказывался. Она бы выбрала другое место, где больше машин и раскаленного асфальта, чтобы чувствовать себя частью окружающего и не выделяться, но яд отравил ее тело и сделал легкие малыша слабыми. Ему нужна была природа, чтобы дышать. Чтобы вырасти сильным. Сильнее, чем она…
Иногда Нэнсис не выдерживала и шла за ним, преследуя, словно испуганного олененка. За долгие годы она сделала много шагов в своих тревожных снах. В полудреме киборг даже чувствовала свое тяжелое дыхание, которого в реальности не существовало. Легкие покинули ее вместе с умирающей плотью еще до рождения ребенка.
Маленькое худенькое тельце терялось среди
Ты здесь лишняя — искусственное среди жизни. И он плачет, снова плачет из-за тебя… Прочные пальцы размыкались, выпуская маленькую ручку, и кусочек ее души скрывался на пороге чужого дома. Как бы Нэнсис хотела, чтобы пальцы ее были такими же хрупкими, как у обычных людей, и истекали кровью каждый раз, когда она неосторожно прикасается к острому… тогда он бы позволил обнять себя. Всего лишь одно объятие… Она падает на четвереньки, выплакивая невидимые слезы и воет в небо, словно волчица, от боли.
Позади хлопнула дверь, в затылок двинул теплый воздух сквозняка. Нэнсис очнулась от полудремы.
— Я уже перешла ту черту, за которой лишаюсь рая? Как ты думаешь, Найман?
— Вам опять снилось ваше дитя?
— Мне не снятся сны, только кошмары.
На этот раз они поселились на самом открытом месте — прямо напротив головного офиса корпорации «Голем», через каменную мостовую, на цокольном этаже клининговой компании «Ворс Инкорпарейтед». Эльтар искал ее на марсианской орбите, где массивные модуляторы перегоняли черную материю, имитируя магнитное поле планеты. Заглядывал в катакомбы, заставляя служителей порядка травиться зловонными испарениями фекалий. Он спускался даже на нижние ярусы пещер Синайского плато, норовившие взорваться и обрушить стены от одного неосторожного движения. Этот неугомонный старик так часто заглядывал в самые потаенные уголки Марса, что иногда забывал: не мешало бы иногда проверять под собственным носом.
В отряде местных патрульных работало несколько полицейских, уже давно завербованных сопротивлением. Они передали схемы расположения камер и график рейдов, Нэнсис не составило труда сплести сеть из слепых пятен, в которых покоилась часть ее ячейки. Иногда она выходила на улицы, делая взгляд синим и пряча огненно-рыжий клок волос под капюшоном широкого плаща, становясь похожей на ту, которой Эльтар бесконечно бы восхищался. Восхищался бы — будь она настоящим дроидом.
Когда ищейки Эльтара опасно приближались, она рычала на свою свиту, как самая настоящая волчица и те разбегались по многочисленным укрытиям. Нет ничего плохого в соблюдении законов природы — даже самый сильный хищник на чужой территории осторожен, словно боязливый кролик. Белый кролик с кровавыми следами… Нэнсис бросала все и сбегала, не испытывая угрызений совести.
Теперь она под его носом, и тоже не чувствовала никакого стыда. Ей нравилась эта коморка. Здесь пахло пряной сыростью и спокойствием. Под потолком светлела прорезь длинного окна, в ней мелькала начищенная обувь прохожих. Иногда слышались звуки рычащих моторов, лай собак и автоматические оповещение о биржевых потрясениях. Солнечные лучи круто падали на пол, длинные и теплые, в них вилась пыль, создавая мимолетные мелкие тени.
На серые камни оперлись грузные очистители, поглотители и дезинфекторы. Среди них затесался маленький диванчик, на котором робко свернулась тело Нэнсис, и маленький круглый стол с прочными ножками, где покоилась ее голова. Мокрую швабру в углу Нэнсис попросила принести отдельно, чтобы напомнить себе о детстве. Это от нее так пахло сыростью. Когда-то человеческая рука прикасалась к древку и наполняла дома чистотой. Среди всей этой груды техники найти чистоту становилось все труднее. Особенно в самой себе.