Неутолимая жажда
Шрифт:
— Ужас.
— Еще какой. «Криминальное чтиво», только в действительности все это выглядит очень скверно. С перепугу я не знал, как поступить. Хорошо, что она живет одна и успела рассказать, где. Я отвез ее домой и вызвал «Скорую». Вот такое приключение.
— Не позавидуешь тебе, — подумав, кивнула я.
— Да уж…
— Она жива?
— Конечно. Вряд ли с ней такое впервые… чего нельзя сказать обо мне. Большая просьба, забудь о том, что видела нас вместе, и вообще… — договорить он не успел, в дверь позвонили.
Я вопросительно взглянула на Карпецкого, а он нахмурился.
— Ждешь
— Нет. Наверное, сосед с третьего этажа. Занял у меня денег полгода назад и теперь является время от времени сообщить, что непременно их отдаст.
Ему не хотелось открывать дверь, и я догадывалась почему. Он, как и я, подозревал, что на лестничной клетке увидит вовсе не соседа, а любовницу. Мое присутствие здесь ей вряд ли понравится.
Звонок трещал не переставая.
— Черт, — буркнул Карпецкий и направился в прихожую, а я попыталась наметить линию поведения. Если Агния окажется тут, буду таращить глаза, изображая обиду и непонимание.
Дверь в комнату Стас закрыл, наверное, надеясь избавиться от Упырихи, не посвящая ее в то, как проводит вечера в городе. Хлопнула входная дверь, звонок больше не трезвонил, но и голосов не слышно, только странный звук, будто в прихожей что-то свалилось на пол. Я прислушалась, в квартире тишина, прошла минута, вторая, а ничего не происходило.
Я неуверенно поднялась и выглянула в прихожую. Первое, что бросилось в глаза: входная дверь плотно закрыта. Я успела подумать: Карпецкий, скорее всего, вышел из квартиры, предпочтя выяснение отношений с Упырихой на лестничной клетке, и тут увидела его. Он лежал на полу, недалеко от двери, лицом вниз совершенно неподвижно.
— Стас, — позвала я. Он ничего не ответил, как будто не слышал, скорее всего, действительно не слышал. Я быстро приблизилась, опустилась на колено рядом с ним, не понимая, что происходит.
И вдруг почувствовала чей-то взгляд. Резко повернулась: за моей спиной стоял парень в бейсболке и улыбался. В руке у него был обрезок трубы. Он не произнес ни слова, молча смотрел на меня, а я точно приросла к полу. И крик, готовый вырваться наружу, так и застрял в горле.
Парень был невысокого роста, худой, и в первое мгновение я решила, ему лет семнадцать, не больше. Он улыбнулся шире и сделал едва заметный шаг ко мне, двигаясь по-кошачьи грациозно, но ни его худоба, ни легкость, с которой он сделал шаг, не обманули, в нем чувствовалась сила, и вдруг стало ясно: это тщедушное с виду тело способно выдержать любые нагрузки. Я неловко поднялась и попятилась к двери, он сделал еще два шага, сокращая расстояние между нами, абсолютно бесшумно, точно двигался по воздуху, правая рука с обрезком трубы взметнулась вверх, а я замерла и сказала с бог весть откуда взявшимся спокойствием:
— Я знаю, кто ты. — Он склонил голову набок, глаза; не отрываясь смотрели на меня, и от его жуткой улыбки, точно приклеенной к мальчишескому лицу, холодело в груди. — Я тебя не боюсь, — усмехнулась я.
Он прыгнул вперед, резко, неожиданно, но я за секунду до этого, почувствовав опасность, качнулась влево, и кусок трубы задел мое предплечье, а не обрушился на голову, как он рассчитывал. Я вскрикнула от боли, понимая, что открыть дверь не успею, и повторила упрямо:
— Я тебя не боюсь.
Он
— Беги! — крикнул он, стараясь его удержать. Парень ткнул наугад трубой ему в грудь, но этих нескольких секунд мне хватило, чтобы броситься к входной двери и открыть английский замок. Железная дубинка рассекла воздух, я поняла, что удара такой силы мне просто не выдержать, и открыла рот в немом крике. Дверь неожиданно распахнулась, и я повалилась на спину, прямо на нападавшего, увлекая его вслед за собой на пол. В то мгновение я была не в состоянии понять, что происходит, бессмысленно барахталась, отбиваясь от кого-то, и вдруг услышала сердитый возглас:
— Кончай лягаться.
Радом стоял Герман с обрезком трубы в руке. Я ошарашенно огляделась: Карпецкий, привалившись спиной к вешалке, ощупывал свою голову, из рассеченной брови текла кровь, заливая ему глаза. Он стряхивал ее, матерясь сквозь зубы. Тот, кого я вначале приняла за подростка, лежал навзничь, подняв руки, и продолжал улыбаться, точно происходящее казалось ему забавной шуткой. Герман, нависая над ним, чуть согнувшись, каблуком упирался в кадык парня, конец трубы был нацелен в глаз.
— Ты как? — спросил Герман, обращаясь ко мне и не сводя взгляда с жутко улыбающейся физиономии.
— Нормально, — ответила я, сомневаясь, что он расслышал мои слова, голос звучал хрипло, едва слышно.
— Поищи-ка, чем связать эту тварь…
Карпецкий зажал рану ладонью и произнес устало:
— На кухне в ящике есть скотч.
Пошатываясь, я направилась в кухню. Открывала ящик за ящиком, бессмысленно таращась. Вошел Карпецкий, взял полотенце, приложил его к разбитому лицу, а потом сунул скотч мне в руки, но, взглянув на меня, забрал его и вернулся в прихожую.
Когда я там появилась через несколько минут, парень лежал на животе, руки стянуты за спиной, связанные ноги приподняты, придавив спину пленника коленом, Герман деловито наматывал скотч, соединив его ноги с запястьями. Кажется, в йоге эта поза называется «поза лука».
— Ну, вот… — Герман поднялся, подобрал бейсболку с пола и нахлобучил парню на голову, затем ухватил его за шиворот и поволок в комнату. Стас, все еще прижимая к лицу полотенце, шел за ним, я тоже побрела следом.
Карпецкий без сил рухнул на диван, взглянув на него, я поспешно достала мобильный.
— Куда ты звонишь? — встрепенулся он, я-то считала, он в шоке и плохо понимает, что происходит, по крайней мере появление Германа его вроде бы не удивило, может, он решил, тот случайно оказался в подъезде и пришел нам на помощь, услышав крики?
— Тебе нужен врач, — ответила я.
— Нет, никаких врачей и ментов. Я позвоню его матери. Она его заберет.
— Вот как? — усмехнулся Герман, ткнув носком ботинка в плечо лежавшего у его ног парня.
— Она заплатит за молчание. Хорошо заплатит. Парень не в себе, вы же видите. И меня ненавидит. Это семейное дело… ни к чему вмешивать посторонних. Он напал на меня, Марине бы он не сделал ничего плохого, уверяю вас.