Неутолимая жажда

Полякова Татьяна Викторовна

Нина вновь усмехнулась.

— Он не дрался с мальчишками, не мучил животных, не стрелял из рогатки в воробьев. Говорил мало и всегда спокойно. Даже если возникала ссора с друзьями. Впрочем, друзей у него не было. Поначалу он вроде бы общался с соседскими мальчишками, но очень скоро они стали его сторониться.

— А причина?

— Они его боялись.

— Тихоню, который не дрался и даже голоса никогда не повышал? — У Германа это, похоже, в голове не укладывалось, но я уже поняла, что имеет в виду Нина.

— Я его тоже боялась, — сказала она. — Очень. Сначала не отдавая себе отчета. Просто когда он был рядом, возникало чувство дискомфорта. А потом поняла: я его боюсь. Он смотрел и улыбался,

странной такой улыбкой. И появлялось ощущение, будто ты ничто, просто мусор у него под ногами. И становилось страшно, потому что этот мусор он раздавит не задумываясь. Я терпела сколько могла и потом наконец честно сказала мужу, что боюсь находиться в квартире с мальчишкой. Игорь, конечно, уверял меня в абсолютной нелепости всех моих страхов, но… очень скоро я поняла: он тоже боится, хотя и не хочет себе признаться в этом. Потом мы уже ничего не обсуждали, но держались настороже, уверенные, что однажды он нас попросту убьет. Не из-за обид, наследства и прочего в том же духе, без причины, просто так. Когда Степке исполнилось пятнадцать, муж врезал замок на двери нашей комнаты, и с тех пор мы, прежде чем лечь спать, тщательно проверяли, заперта ли дверь, но все равно вздрагивали по ночам от малейшего шороха. И никогда не оставались наедине с мальчишкой.

— А вы не пробовали к врачу обратиться? — спросил Герман, его тон прозрачно намекал, какого именно врача он имеет в виду и кому в семействе этот доктор был необходим.

— Я несколько раз водила мальчика к психиатру, — словно не уловив иронии, спокойно ответила Нина. — К нескольким психиатрам. Все они были убеждены, что у него все в порядке, более того, он на редкость рассудителен, спокоен и добродушен, а если у кого-то и есть проблемы, так это у меня. Прямо они об этом не говорили, зато начинали задавать вопросы: какие у меня отношения с мужем, есть ли свои дети… Очень скоро стало ясно: он проведет любого. И в психушке куда быстрее окажусь я. Он наблюдал за моими стараниями с усмешкой, ни слова не сказав, смотрел и улыбался по обыкновению. Тогда я попробовала договориться с его матерью, чтобы она забирала его хотя бы на время. Но она была слишком занята своими проблемами, заваливала его подарками и уезжала. Только когда умер Игорь, ей пришлось взять на себя заботы о сыне. Я твердо сказала, что он уже взрослый и должен жить самостоятельно. По крайней мере не со мной. И даже ее угрозы лишить меня квартиры не помогли. Претендовать на квартиру от имени сына она все-таки не стала, но в первый год я не могла жить спокойно. Боялась, что он вернется. Иногда вздрагивала, потому что мне казалось: он стоит у меня за спиной. Я и сейчас боюсь… — Она замолчала, и мы некоторое время сидели в тишине.

Я поднялась и направилась к двери, Герман, чуть замешкавшись, пошел за мной, его, должно быть, удивляло, что женщина не задала нам ни одного вопроса, даже не поинтересовалась, кто мы такие. Уже стоя в дверях, я оглянулась, Нина продолжала сидеть в той же позе, сосредоточенно разглядывая нетронутую чашку.

— В кои-то веки психиатры оказались правы, — проворчал Герман, заводя машину. — По этой бабе психушка плачет. День, считай, потеряли и ничего не узнали.

— По-моему, она сказала достаточно, — возразила я.

— Подросток держал в страхе двоих взрослых, просто улыбаясь? Ценные сведения.

— Тебе не доводилось сталкиваться ни с чем подобным, вот ты и отказываешься верить, что такое возможно.

— А ты, конечно, веришь? Я забыл, ты же у нас с дьявольским отродьем на короткой ноге… Лично я предпочел бы вполне конкретные сведения: где следует искать этого типа. Придется все-таки вернуться к моему плану и напрягать медиамагната. Если мы установим местонахождение Упырихи, то при известном везении будем знать, где сейчас ее сын.

Герман

отправился на встречу с приятелем, в доме появился часа через два весьма собой довольный. Медиамагнат, по его словам, немного покапризничал, но обещал помочь. Теперь оставалось только ждать. Я-то думала, на осуществление плана Германа потребуется несколько дней, но уже к вечеру ему перезвонили. Идею сделать большое интервью с Агнией Дорт издательство восприняло на «ура», в настоящее время писательница находится в своем загородном доме, но может в любой момент приехать в Москву для встречи с журналистами. Услышав это, Герман досадливо чертыхнулся.

— Выходит, им тоже неизвестно, где она. Приехать в Москву Упыриха может из любой точки земного шара.

Наутро Герман с мрачным видом бродил по дому, а ближе к обеду сказал:

— Давай прокатимся в деревню. Что, если она действительно там?

Безделье его заметно тяготило, и я, подумав, что небольшая прогулка пойдет ему на пользу, согласилась. Впрочем, мысль, что Агния Дорт вернулась в имение, вовсе не казалась фантастической.

День выдался жарким, со стороны реки доносился радостный визг детворы. Мы шли к усадьбе по колено в траве, машину оставили недалеко от дороги за густо разросшимся кустарником, джип можно было увидеть, лишь случайно на него наткнувшись. Герману все эти предосторожности казались излишними, пришлось воззвать к его здравому смыслу: если Упыриха вернулась, то Карпецкий тоже может быть здесь. Обратит внимание на машину и, встретив ее после этого в городе, наверняка насторожится.

Мы вышли к реке как раз в том месте, откуда открывался великолепный вид на усадьбу, она была на противоположном берегу, прямо перед нами. Герман предусмотрительно запасся биноклем, но он нам не понадобился. На пристани под полосатым грибком сидела женщина в плетеном кресле и читала. Река ни мощью, ни даже особой шириной похвастать не могла, расстояние от нас до женщины невелико, и я смогла ее разглядеть относительно хорошо. Белое платье, темные волосы с длинной челкой, она то и дело ее поправляла, вскидывая руку, украшенную тонкими браслетами, мне даже казалось, я слышу, как они позвякивают в знойном воздухе.

— Это она? — спросил Герман, вроде бы сомневаясь.

— Очень похожа.

Мы поднялись по склону ближе к соснам, они не были надежным укрытием, но углубляться в лес — значило потерять Упыриху из вида. Мы завалились в траву, если Агния и обратит на нас внимание, то, скорее всего, примет за дачников, решивших отдохнуть возле речки.

Минут пятнадцать ничего не происходило, женщина читала, время от времени поглядывая в сторону дома. Наконец, на мраморной лестнице, ведущей к пристани, появился Карпецкий в плавках и с полотенцем на плече. Агния, теперь я не сомневалась, это она и есть, что-то ему сказала, Стас кивнул, бросил полотенце на соседнее кресло и, прихрамывая, направился к воде. Даже отсюда было видно, как изуродована его нога. Он нырнул с пристани, исчез под водой и уже через мгновение оказался на середине реки. Плавал он великолепно. Агния отложила книгу и теперь наблюдала за ним.

— Надеюсь, ему не придет в голову выбраться на этот берег, — проворчал Герман и вздохнул. Ему, как и мне, сейчас очень хотелось оказаться на месте Стаса, а не лежать в траве, усыпанной хвоей, изнывая от жары. Карпецкий откинулся на спину и некоторое время плыл по течению. Выходить на берег он не торопился. Агния поднялась, сбросила платье и, осторожно ступая, вошла в воду. Для своего возраста выглядела она очень неплохо: наличие молодого любовника не позволяет расслабиться, заставляет следить за собой. Услышав плеск воды, Стас поднял голову, перевернулся, но поплыл не навстречу Агнии, а дальше по течению. Она пыталась его догнать, но быстро выдохлась, пловчиха из нее была никудышная.