Неутолимая жажда

Полякова Татьяна Викторовна

— Ничего без очков не вижу. Чего хоть тут написано?

— Из полиции мы, уважаемая, — Герман поспешил убрать удостоверение. И правильно сделал, приди бабуле охота проверить, кто мы такие, и в полиции мы бы точно оказались.

— Чего только не выдумают, — покачала она головой. — Я про полицию эту. Милиция-то чем плоха была? В квартиру не пущу, будь вы хоть из Государственной думы, и разговаривать с вами долго у меня времени нет. Внука жду, а обед еще не готов. Про Нинку никто ничего дурного не скажет, лучше б вы нашим соседом с первого этажа поинтересовались.

Вот уж по ком тюрьма плачет.

— Нина Павловна на работе? — посуровел Герман.

— В отпуске. Третий день как отдыхает. На даче. Деревня Пеньки, километров двадцать от нас. Где точно, не скажу, была один раз, за ягодами ездила лет семь назад, еще Игорь покойный, Нинин муж, нас на машине возил.

— А его сын где сейчас находится?

— Откуда ж мне знать? Нина говорила, учится где-то, вроде в Сергиевом Посаде. Но могу соврать, память дырявая. Как Игорь помер, его мать забрала. Столько лет носу не показывала, а тут объявилась. Вертихвостка, прости господи.

— Вы Степана хорошо знали?

— Чего мне его знать? Парень как парень. Я ему не мать и не бабка. Прошел, поздоровался, и слава богу. Хотите Нину увидеть, поезжайте в деревню, она там до тридцатого числа будет. — Бабуля закрыла дверь, добавив на прощание: — А к соседу бы зашли, пугнули бы для острастки, житья нет от ворюги и пьяницы.

— Выходит, парня забрала мать, — сказал Герман, спускаясь по лестнице.

— Но это не значит, что он живет с ней. Возможно, действительно где-то учится. Поехали в деревню, только не вздумай показывать Нине липовое удостоверение.

— Оно настоящее… почти, — хмыкнул Герман. Я вспомнила, кому обязана своим паспортом, и присмирела, но ненадолго.

— Чего ж ты его вчера дорожному инспектору не показал? — не смогла я удержаться от язвительности.

— Вряд ли бы он впечатлился. Это удостоверение почетного члена клуба любителей блондинок. Я его учредитель и бессменный президент.

Сев в машину, Герман включил навигатор.

— Пеньки километрах в тридцати от Ногинска.

Надеюсь, бабка ничего не напутала, — добавил он с сомнением.

Дом Нины Сергеевой находился в самом конце деревни, за ним сразу же начинался лес. Из огорода появилась женщина и теперь наблюдала за нашим приближением. Дорога обрывалась возле ее дома, а гостей она, судя по всему, не ждала и гадала: что нам здесь понадобилось. Увидев, что мы направляемся к калитке, женщина пошла нам навстречу. На расстоянии она показалась мне молодой, лет тридцати пяти, не больше, и я засомневалась, действительно ли это тот человек, которого мы ищем. Волосы заплетены в косу, короткий сарафанчик и шлепанцы. Только подойдя ближе, я заметила тонкую сетку морщин возле глаз, но не они выдавали ее возраст, а выражение большой печали, даже страдания, точно груз долгих и безрадостных лет.

Герман окинул ее взглядом и произнес подчеркнуто официально:

— Вы Сергеева Нина Павловна?

— Да, — насторожилась женщина.

— У нас есть несколько вопросов. Касаются они вашего пасынка, Степана Сергеева.

Женщина

отшатнулась, точно ее ударили, стиснула руки и спросила едва слышно:

— Что он натворил?

— Вот это мы и пытаемся выяснить, — с прежней суровостью ответил Герман. Нина кивком указала на дом и произнесла обреченно:

— Идемте.

Она шла впереди, указывая нам дорогу. Когда мы оказались в кухне, просторной, чистенькой и очень уютной, вновь кивнула, предлагая нам сесть, поставила на плиту чайник и вроде бы задумалась, стоя к нам спиной. Я вдруг решила, что просто повернуться, а уж тем более заговорить ей нелегко, она как будто собиралась с силами. Ей следовало дать время прийти в себя, но Герман рассудил иначе.

— Где сейчас Сергеев? — задал он вопрос.

— Не знаю, — пожала плечами Нина. — Спросите у его матери.

— То есть отношений с пасынком вы не поддерживаете?

— Не поддерживаю. Сразу после похорон мужа его забрала мать. Три года я его не видела и ничего о нем не знаю.

— Однако наше появление вас не удивило…

Нина наконец повернулась к нам, губы ее сложились в какое-то подобие улыбки, но в словах звучала горечь.

— Не удивило. Я все это время ждала…

— Чего ждали? — нахмурился Герман, раздраженный долгой паузой. Она пожала плечами. — Это не ответ, — разозлился Герман.

— Иногда свои чувства очень трудно объяснить.

— Вы все-таки попытайтесь. Мальчишка жил с вами с одиннадцати лет, а после его отъезда вы даже любопытства не проявили, где он, что с ним. Выходит, ваши отношения не сложились?

— Хотите чаю? — спросила женщина, вновь уходя от ответа, что Герману, конечно, не понравилось. Он собирался резко возразить, но тут вмешалась я:

— Чаю мы выпьем с удовольствием.

Нина накрыла на стол, думая о чем-то своем, вроде бы даже забыв, что мы сидим непрошеными гостями в ее кухне, разлила чай, но к своей чашке не притронулась. Поводила пальцем по столу и сказала:

— Степан был очень странным ребенком.

— Странным? — переспросил Герман, а женщина прикрыла глаза ладонью и легонько их потерла.

— Он был… другим.

— Послушайте… — Герман готов был сорваться, но я коснулась его плеча, призывая к терпению.

— Вы знаете, —-усмехнулась Нина, — сначала мне даже нравилось, что он такой. Тихий, спокойный, молчаливый… ребенок, с которым нет никаких хлопот. К чужому ребенку не так легко приспособиться, особенно если ему уже одиннадцать и где-то рядом живет его мать, которая его бросила.

— Он очень переживал? — спросила я.

— Внешне — нет. Он вообще редко показывал свои чувства. Я понятия не имела, о чем он думает, но подозревала, конечно, что мальчик страдает. Мой муж был ему хорошим отцом, и я старалась, как могла. Но мать — это мать.

— И когда начались странности? — все-таки вмешался Герман.

— С самого первого дня. Просто поначалу я не обращала на них внимания. Не хотела обращать.

— У Степана случались приступы агрессии? — продолжила я задавать вопросы.