Неуязвимый (в сокращении)
Шрифт:
Пол Роулэнд был одним из самых подготовленных офицеров морской пехоты, правда, основной его специальностью было ядерное оружие… Помимо того, он обладал великолепной способностью ориентироваться на местности и отличался редкой физической силой. Его считали немного чудаковатым, поскольку он имел обыкновение расхаживать повсюду с черным зонтом. В сезон дождей зонт позволял ему оставаться сухим, в сезон засушливый — спасал от солнца, а в любое другое время выглядел нелепо.
Дэйв Лингард являлся англичанином лишь по названию (честь в наших обстоятельствах довольно сомнительная),
Энди Самсонофф был, вообще говоря, мужчиной сильным, однако болезнь сильно его измотала. В Макени он попал совсем недавно. Предыдущие три месяца он прослужил в Моямба, в относительно безопасной части страны. Соскучившись там, он уломал начальство направить его в места более «интересные». Теперь мы поздравляли его с тем, насколько удачное время он для этого выбрал.
Оказавшись все вместе в лагере, мы, четверо, провели короткое совещание и пришли к заключению: лучше что-то предпринять, чем просто сидеть и ждать конца.
Я, как коммандос морской пехоты, пользовался у кенийцев уважением. Большинство из них проходили выучку бок о бок с британскими солдатами — в Кении у британской армии имеется учебная база. Я сказал кенийцам, что пора бы им продемонстрировать их хваленую отвагу и что, если они решат напасть на солдат ОРФ, я «поддержу их с тыла». Они вернули мне комплимент, сказав, что я, как коммандос, должен возглавить атаку, а они с удовольствием поддержат меня с тыла. В итоге мы остались там, где были.
Военные историки и психологи много раз отмечали, что хорошо обученные, состоящие под началом хорошего командира солдаты куда больше страшатся подвести своих товарищей, нежели получить ранение или погибнуть. Я всегда относился к этому утверждению скептически, однако теперь понял, что они имели в виду. Никто из нас не считал миссию ООН настолько важной, чтобы за нее стоило отдать жизнь, а вот подвести друг друга, сорвавшись или сдавшись, — это нам представлялось немыслимым.
С наступлением ночи повстанцы пошли в атаку. Сначала они под прикрытием тьмы окружили наши позиции, затем принялись бить в барабаны и скандировать свои лозунги. Я забрался на стену: вокруг, куда ни глянь, плотные толпы повстанцев.
Я старался не думать о прощальных словах Шерифа, сказавшего, что у Бао имеются на меня особые виды. Повстанцы норовили запугать нас, и это им удалось. Я оставался внешне спокойным, однако меня трясло от страха. Я гадал, каково это — умереть, и уповал только на то, что конец мой будет быстрым. Я чувствовал полное бессилие из-за того, что у меня нет в руках оружия.
Я пребывал в боевой готовности перед окопами кенийцев и надеялся, что, если кого-то из них убьют, возьму винтовку погибшего и буду отстреливаться. О том же думали другие британские офицеры, меж тем как все прочие, забившись в часовню, старались убедить себя, что, когда повстанцы захватят наши позиции, им, служащим ООН, удастся спастись, заявив
Я не имел никакого представления о том, сколько повстанцев на нас нападает, — скорее всего, несколько сотен, однако в темноте казалось, будто их тысячи. Треск и гром ружейной стрельбы сильно действовали нам на нервы, однако мы слышали, как пули вспарывают воздух над нашими головами, и понимали, что повстанцы палят вверх. Они стреляют поверх стены, решил я, а значит, если мы не будем высовываться, то останемся в относительной безопасности.
Кенийцы оказались хорошими стрелками. Среди повстанцев появились убитые и раненые — похоже, у них поубавилось охоты лезть в опасную зону, так что атака захлебнулась.
Судя по всему, повстанцы выбрали вариант более простой — взять нас измором. Беспорядочная стрельба продолжалась всю ночь и следующие четыре дня. Близость повстанцев и непрестанная пальба делали сон и отдых невозможными. Я прилег на бетонный пол часовни, закрыл глаза и попытался вздремнуть, однако вскоре понял, что никакого отдыха не предвидится. Чтобы скоротать время, я стал обходить наши позиции, ободряя солдат и пытаясь выяснить, что представляют собой позиции повстанцев, каково их число и тактика.
Перед самым рассветом я сидел с двумя кенийцами в окопе и вдруг услышал, как что-то упало в ближние кусты. Ручная граната? Прошло десять секунд, однако взрыва не последовало. Я вылез из окопа посмотреть, что там. Разглядеть что-либо в темноте не удалось, и я стал шарить в кустах, пока не нашел упавшее. Это была совсем недавно отрубленная человеческая рука. Я рассказал о ней лишь кенийскому старшине. Тот ответил, что я не первый, кто наткнулся этой ночью на отрубленную часть человеческого тела, но он приказал своим солдатам сохранять спокойствие и не поддаваться панике.
В эту первую ночь я, ползая по позициям, оставался в пуленепробиваемом жилете и шлеме, однако утром, сообразив, как сильно я в них потею, избавился и от того, и от другого. Воды у нас было мало, и обезвоживание, понимал я, куда опаснее, чем пули. Макени — самое жаркое в Сьерра-Леоне место, а май — самый жаркий месяц года. Засушливый сезон подходил к концу, и сочетание жары и влажности было изнуряющим. В полдень температура на солнцепеке превышала 38 °C, да и по ночам редко спадала ниже 33 °C. Хорошо, что в предыдущие месяцы я с таким упорством отказывался пользоваться кондиционером.
В лагере имелся колодец, однако он нуждался в том, чтобы его раз в неделю заполняли водой. Мы посмотрели, сколько воды в нем осталось, и сразу же ввели водный рацион. Каждому из нас полагалось выпивать не больше литра воды в день — меньше, чем требовалось при такой жаре, но все же лучше, чем ничего, — такой рацион позволил бы нам продержаться дня три-четыре. Мы надеялись, что за это время нам придут на подмогу. Я хорошо помнил норму, которая указывалась для тропических условий в «Руководстве для кадрового офицера»: восемь-девять литров воды в день.