Невенчанная губерния
Шрифт:
Лицо Абызова стало серым. Сообщение потрясло его. Взявшись за дверцу шкафа (то ли хотел закрыть его, то ли хотел почувствовать под рукой хоть какую-то опору?), с минуту стоял молча, приходя в себя как после нокаута. «Это катастрофа! — стучало в мозгу. — Досиделся…» Но постепенно способность логически мыслить возвращалась к нему. В том, что большевики продержатся у власти не больше месяца, убеждён был твёрдо. Однако сколько они за это время, даже за неделю, успеют совершить непоправимого! Едва владея собой, прошёл к столу и бессильно опустился в кресло.
— Что вы от меня хотите?
—
— Хорошо… Я пошлю в Юзовку не кассира, вернее — не только кассира, но и главного бухгалтера. Пусть сверит счета и снимет всё, что можно. Я могу быть свободным?
— Нет, только после выдачи получки.
Романюк и Монахов пошли к двери, а начальник милиции, деловито обойдя кабинет, постучал по стенам, проверил шкафы, выглянул даже в окно, за которым уже совсем рассвело и виден был шахтный двор, потом сказал, глядя мимо Абызова:
— Охрану поставим тут под окном и в приёмной, а на ночь переведём в кутузку.
Абызов сжал подлокотники кресла так, что пальцы посинели. «Если станет обыскивать, — подумал он, — выстрелю первым». Но когда рыжий вышел, тут же раскаялся: «Что за глупость, бежать отсюда, как есть, — значит остаться нищим».
Вышел из-за стола и долго ходил по кабинету, чтобы успокоиться, выработать план действий. Проходя мимо окна, увидел, что ближе к крыльцу сидит на лавочке рабочий с винтовкой. Прошёл к двери и осторожно выглянул в приёмную. Там тоже сидел мужик с винтовкой, который мигом вскочил и предупредил: «Не выходить!»
— Гм… а если мне вдруг понадобится за этим самым?…
— Я провожу.
— Ну, тогда хорошо. Пригласите ко мне Клевецкого, — сказал он секретарю, который подбежал, опасливо косясь на часового.
Леопольд Саввич тут же прибежал, закрыл двери и растерянно развёл руками. Выглядел он как помятая хризантема.
— Это же хулиганство, что они делают! — сказал, подходя к столу. — Я только что разговаривал со старшим телеграфистом. Знакомый приятель
— У вас телефон не обрезали?
— О, Господи! Я и не заметил… — Клевецкий пошарил глазами по тому месту на столе, где должен был стоять телефонный аппарат хозяина. — Да… первое, что они сделали, — отобрали землю. У всех. В пользу крестьянских комитетов. Те будут делить. Бесплатно. Чушь какая-то!
— А что вас удивляет? Дарить чужое легче всего. Назаровку ещё при Временном правительстве захватили и эксплуатируют, грабят чужие недра. Они плевали на протесты властей. Это же большевики. «Продауголь» и Кадомцев лично лишили их всех заказов на уголь, прекратили поставки крепёжного леса, а они живут. Сельским кузницам продают, по дешёвке объявили самовывоз, согласны брать оплату натурой, но рудник до сих пор не закрыли! Ведь по всем расчётам давно должны были разбежаться или издохнуть. Да, Леопольд Саввич, где-то проморгали мы Саврасова, не перетащили на свою сторону. Была в нём хозяйская жилка, жажда власти… Ведь как изворачивается, сукин сын, а Назаровка до сих пор не затоплена. Мог быть незаменимым для нас человеком. Оно и надо было всего чуть-чуть: немного денег, предложить приличную квартирку, на полтона любезнее поговорить…
— Гм… Бандит он, — позволил себе Клевецкий дополнить характеристику Романа.
— Сейчас такие люди
Поплакавшись друг другу, стали думать, что можно предпринять в сложившейся ситуации. Клевецкий чувствовал, что хозяин что-то недоговаривает, ходит вокруг да около, как кот вокруг горячей каши. Дважды Леопольд Саввич бегал в свой кабинет, чтобы звонить в Юзовку. Управляющий банком многого сам не знал и перепуган был до смерти. Он сказал, что Юзовский Совет, во всяком случае, его руководители осуждают большевистский переворот, не признают их действия законными. Однако, уже объявлено, что завтра собирается всеобщий митинг, после которого многое может измениться… не в лучшую, конечно, сторону.
— Да… — мрачно заметил Абызов, выслушав это сообщение, — когда в столице меняют причёски, на местах рубят головы. Таков закон политического развития.
Василий Николаевич ещё и ещё раз дарил оценивающие взгляды Клевецкому — так на рынке рассматривают корову, которую собираются купить. Но сколько ни смотри — нет другого выбора. Он это понимал и всё-таки долго не решался. Дело в том, что в промышленном банке, кроме деловых авуаров Листовской шахты, её хозяин ещё арендовал личный сейф. За последний год этот сейф разными путями усиленно пополнялся. В отличие от чеков, векселей, переводов, бумажных денег в этом сейфе хранились материальные ценности и некоторые суммы в иностранной валюте.
— Ваши люди уже готовят полный расчет персоналу?
— Да, я тут же распорядился, — ответил Клевецкий.
«Значит, день-два — больше не удержать в тайне задуманное», — пришёл Абызов к печальному выводу. Надо было уходить, оставив всё как есть. Сегодня в Юзовку ему уже не попасть. Завтра — митинг, всё будет закрыто и опечатано или…
— Леопольд Саввич, готовьте бумаги на изъятие всей наличности.
В который раз вышел Клевецкий, а Василий Николаевич всё ещё колебался. За дверью послышались голоса. Он подошёл ближе, прислушался.
— Ну и что с того? — услышал голос рыжего начальника милиции.
— А то… шастает пудреный туды-сюды, туды-сюды! Затевают они что-то с хозяином, — говорил охранник, который дежурил в приёмной.
— Если так думаешь — поезжай вместе с бухгалтером в банк, — распорядился за дверью начальник милиции. — Сам проследи за ним. Глаз не спускай! Назначаю тебя старшим конвойным.
Абызов отошёл от двери. «Тем лучше! — подумал. — Пусть не спускают глаз с Клевецкого». Сел за стол и написал деловое письмо управляющему банком, своему давнишнему товарищу по партии Народной свободы. (Пройдёт совсем немного дней и Совет Народных комиссаров объявит членов этой партии — кадетов — врагами народа).
Вошёл Клевецкий с бумагами. Сообщил, что и у него телефон отобрали. Теперь на весь рудник осталось два аппарата — в милиции и тут, в приёмной, возле охранника. Абызов подписал бумаги для банка и вручил пакет на имя управляющего.
— Леопольд Саввич! — волнуясь, сказал он торжественным шёпотом. — Вот вам ключ… Вас допустят к сейфу. Там чемоданчик… Мой личный. Вы его держите у себя в руках. За деньгами пусть кассир и охранники присматривают. Вы… — он хотел улыбнуться доверительно, широко, но вышло не очень, — будете иметь больше, чем даже рассчитываете.