Невенчанная губерния
Шрифт:
— Так я же сказал, отдал и сразу ушёл.
— Уехал он, — уточнил Деревяшкин. — Ещё с неделю назад отправил семью в Таганрог… или Бердянск, вот не помню точно. К морю, одним словом.
Прохор поднялся и решительно стал выбираться из-за стола. Обращаясь к Деревяшкину, сказал:
— Собирай своих депутатов, которые на месте. Активистов других партий тоже… До утра надо найти решение, с каким выйдем к людям.
…Этот день летел вскачь, и всё равно конца ему не было. Он оказался таким долгим, какими бывают только дни в детстве, когда выход на улицу — событие: игра в «чижик», поход с ребятами на речку, налёт на чужие горохи, присутствие в кузне. Картины, незабываемые на всю жизнь: отец
В бывших казармах воронежцев собрались те, кому Назаровка верила, на кого надеялась. Все очень тревожились. Говорили коротко, по делу. С первых же минут определили главное: шахты не оставим, не закроем, затопить не позволим. Из этого вытекало, что кто-то должен руководить работами, не созывать же каждый раз митинги! У назаровцев был один опыт управления — кооператив. Хорошо это или плохо, но на таких же началах решили хозяйничать на руднике: выбрать правление и нанять управляющего.
Шурка не мог целиком настроиться на заботы своих друзей-шахтёров, отошёл он от этих дел и теперь следил за происходящим как бы со стороны. Не без удивления убеждался, насколько изменились люди, стали самостоятельнее. Во всяком случае, в их руках была реальная власть в посёлке, вот если бы так же уверенно они смогли удержать в руках производство, контору, дотянуться до банковского счёта в Юзовке.
— …Саврасов, к тому же, обучался, — донеслось до Шурки.
Он сосредоточил своё внимание на происходящем. Деревяшкин предлагал пригласить управляющим Романа Саврасова, который лучше всех может повернуть дела, потому что шахту с закрытыми глазами видит, потому что свой, но и потребовать от людей может строго — как положено. Все оживились, обрадовались, вроде в этом было решение всех проблем. Тогда поднялся Басалыго и, положив опущенные руки на плечи сидящему перед ним Остапчуку, сухо, подчёркнуто сухо (рано, мол, радуетесь), заявил:
— Вы правы насчёт горнодобычной хватки Саврасова. Но справедливости ради скажу, что в финансовых манипуляциях он, как и я, ничего не смыслит. А для нас сейчас главным будет — продавать уголь и получать за него. Добывать мы умеем.
Загрустили. Остудил их Басалыго. Конечно, в нём могла говорить и обида, ведь он сам инженер, партиец-меньшевик, всегда поддерживал рабочих, даже в самые опасные времена, но вот не его предлагают в управляющие! Только с какой стороны ни глянь, а инженер прав. Тогда встал Серёжка и, волнуясь, а потому растягивая слова, томя души товарищей, предложил пригласить главным бухгалтером… Худякова Алексея Сергеевича. Человек по финансам учёный, а что касается честности, то можно головой поручиться.
После этого Прохор предложил заседание прервать и послать людей за Саврасовым и Худяковым, доставить их сюда хоть в полночь, и тут же вместе с ними решить, что делать дальше.
— Надо же, — говорил Шурка, — целый день собирался на Ветку, чтобы маманю и Таську увидать… Думал — после обеда, а он сам обед после митинга вышел. Потом эти дела. Уже и на завтра перенёс, как вдруг — на тебе!
Они сидели с Сергеем в пролётке, которую по записке Деревяшкина им дали на конном дворе, и ехали, чтобы привезти Худякова. Выбрались на Мушкетовскую дорогу. Шурка раскрутил над головой вожжи, гикнул, и чёрная кобылка пошла крупной рысью. Скоро осталась в стороне Рыковка, а прямо впереди на полгоризонта разлились огни металлургического завода. Доносились свистки
Проскочив по мосту, свернули направо и через Семёновку направились на Ветку. Молчали братья. Каждый думал о своём. Шурка вдруг спросил, не удержался:
— Ну, как моя Анна?
— Повезло тебе, — ответил Сергей.
— Да… Знаешь, я сам себе завидую. Какие дела пошли… А, братка? И опять умолкли, задумались оба. В темноте не было видно их лиц. Когда проезжали мимо ветковской церкви, Сергей предложил:
— Зайдём?
— Ты это чего? — удивился Шурка.
За церковной оградой светились фонари, из открытых дверей струился мерцающий свет, там передвигались люди, шла служба. Сергею любопытно было посмотреть, как поведёт себя отец Алексий после банкротства корниловщины.
— Ну, зайдём ненадолго, хочу что-то показать тебе.
Шурка потянул вожжи на себя, кобылка послушно остановилась. Привязав её к ограде, братья вошли в церковь. Судя по гнусавой скороговорке певчих, литургия шла к концу. По боковому притвору, Сергей — впереди, братья прошли ближе к амвону, сбоку. Постояли немного, рассматривая людей. Шурка о чём-то подумал, улыбнулся и пошёл купил свечку. Зажёг её о другую — их там много стояло, и пристроил рядом. Хитровато шепнул Сергею:
— За здравие Анны.
Литургия кончилась. Все задвигались, плотнее стягиваясь к амвону, на который уже взошёл отец Алексий. Пристально буравил он своими глазами прихожан. На него смотрели кто с надеждой, кто с любопытством. И вдруг, резко вскинув обе руки вверх, широкие рукава метнулись при этом как крылья, отец Алексий жёстким, отнюдь не елейным поповским голосом обратился к толпе со словами:
— Братья мои и сестры! Вихри враждебные веют над нами!..
ГЛАВА 17
Василий Николаевич Абызов за последний год заметно сдал. Было ему ещё до пятидесяти, он регулярно занимался физическими упражнениями, закаливанием, однако выглядел как поношенный парадный мундир: молью ещё не траченый, но обшлага затёрханы, золотое шитьё пожухло и кое-где стало облезать. На высоком лбу Абызова заблестели восходящие залысины, всё чаще отекали нижние веки, от уголков глаз по скулам и щёкам обозначились и стали углубляться морщины. Оно и понятно: горе только рака красит.
Мечта об усадьбе в Кудрявой балке, о зелёном оазисе в голой степи превратилась в застарелую боль, как воспоминания о женщине, которую любил, но которая так и не стала твоей… О какой такой усадьбе могла идти речь — не до жиру, быть бы живу. Стачки осени шестнадцатого и то, как вели себя при этом его коллеги — многому научили. Он понял, что обогащаться в одиночку опасно — надо делиться с власть предержащими, иначе могут оставить на краю, где первый удар коньюнктуры или судьбы — по тебе.
С осени шестнадцатого он перестал вкладывать деньги в строительство, в шахту вообще. В результате потери от повышения зарплаты доходы быстро восстановились, а цены на уголь продолжали расти. Его банковский счёт стал заметно пополняться. Часть денег через подставную фирму переводил в Киев, где доверенный ему человек скупал предметы, имеющие непреходящую ценность. А весною Василий Николаевич перевёз семью в Ростов-на-Дону. Там, благодаря заботам казачьих генералов, многое оставалось по-старому, было сытнее и спокойнее. Снял для семьи добротный дом, открыл счёт в банке и регулярно переводил туда умеренные суммы.