Неверия
Шрифт:
Миша Соловейчик посмотрел вдаль, о чём-то размышляя, а потом возразил ему:
– Не прав ты, Лёха!.. Эти педагоги-ассенизаторы на Ромео с Джульеттой уже по возрасту не тянут… Так, Лёха, в наших краях, фатум и фортуна бродят в обнимку… В поисках хлеба… И никаких тебе чудес любви!
– Лихо!.. Лихо загнул, Соловей, – ответил ему Лёха, сверкнув глазами. – Вот за это я тебя уважаю, как отца родного!
Однако на роль отца родного для членов бригады, кроме Миши Соловейчика, претендовал, пожалуй, лишь мастер Барсуков. По манерам и выправке он напоминал Жеке военного и вскоре эти предположения
Миша Соловейчик, которого Барсуков выделял среди всех, как самого старшего и наиболее грамотного, общался с мастером чаще других и знал его лучше, чем остальные. Он и рассказал Жеке, что Барсуков, в прошлом боевой офицер, после войны исполнял обязанности военного коменданта на крупной узловой железнодорожной станции, где с ним произошла одна история, которая, по сути, сломала ему жизнь.
На этой станции из спецсостава бесследно пропали один или два вагона с оружием и боеприпасами. Вот за эту промашку Барсукова осудили, лишили воинского звания, и он получил от родины свою последнюю награду – девять лет лагерей.
Отсидел почти весь срок, а когда вышел на свободу, то далеко не отчалил от здешних мест, где отбывал наказание, поскольку с прежней семьей отношения у него давно прекратились, а из близких родственников никого уже не осталось. С той поры Барсуков поселился в Найбе, женился тут, стал отцом семейства и доработал здесь до пенсии.
Барсуков часто позволял себе цитировать любимого вождя всех времен и народов, при жизни которого отсидел такой солидный лагерный срок. И получалось, что цитируя его, он тем самым не только возвеличивал уже развенчанный образ вождя, но ещё и выражал свою признательность тирану за его смерть, благодаря которой вышел на волю раньше срока по амнистии в связи с этим событием.
Но Жека не понимал до конца, зачем Барсуков цитирует этого человека, если сам пострадал в те времена от жестокого режима?.. Подлинность же цитат ни у Жеки, ни у ребят из бригады сомнения не вызывала – трудов вождя всех времен и народов они не читали, поэтому верили Барсукову на слово.
Работы нулевого цикла продвигались – на готовых участках уже начали устанавливать опалубку, и бетонные работы приближались с каждым днём.
Для них необходимо было организовать две рабочие смены по приёму бетона, причём ночную смену из тех, кто проживал рядом со стройплощадкой. Таких людей набралось меньше, чем в первую смену. И тут, в тепляке, среди членов бригады, зародились сомнения по поводу возможности приёмки бетона в ночную смену.
– Справитесь, я уверен, – пытался развеять их сомнения Барсуков. – Народ, как говорил Иосиф Виссарионович, вооружённый идеями партии, может всё!.. Такой народ – это непробиваемая стена, и такой народ непобедим!
Стена, в лице членов бригады, молчала, но опустошала во время цитирования вождя всех времен и народов пачку «Севера» – любимых папирос мастера Барсукова. Он щедро предлагал их всем и, казалось, что ими у него забиты все карманы овчинного полушубка. А когда он стоял с офицерской выправкой в своем приталенном полушубке и, попыхивая папироской, медленно оглядывал стройплощадку, как боевую позицию, то в этот момент представлялся Зотову настоящим генералом из одного
Когда на объект пошёл бетон, то на подмогу, в первую смену, им неожиданно прислали бригаду пожилых женщин-разнорабочих, которые несколько дней таскали его носилками-акарёнками, бегая над траншеями по мосткам из толстых досок.
Мостки под тяжестью опасливо прогибались и кто-то из ребят предупредительно крикнул:
– Эй, бабуся, сбавь обороты, а не то в яму сыграешь!
– Кака я те бабуся?! – я шо ябуся! – раздалось в ответ от одной, самой бойкой из них.
Мужики рассмеялись, а Жека спросил мастера Барсукова, стоявшего с ним рядом:
– А зачем они… и откуда?!.. Мы и так бы справились.
– Это не моя инициатива… Кто-то в СМУ перестраховался, возможно, наш прораб. А бабы эти – бывшие колхозницы… В свое время дали дёру из колхозов, а сейчас, видать, трудового стажа для пенсии не хватает, вот таким образом его и зарабатывают, – ответил Барсуков, посмотрел внимательно на Жеку и, заметив его недоумение, произнёс с сожалением в голосе. – И ничего тут не поделаешь – другой работы в наших краях для этих баб нынче нет!
– Понятно, – растерянно произнёс в ответ Жека.
– А, что – и здесь колхозы были?! – закуривая, спросил Лёха.
– А где их не было?! У нас и заполярным кругом кукурузу сеяли, – с раздражением в голосе ответил Барсуков.
– Ну, ты, Степаныч, загибаешь!.. Кукуруза, заполярный круг… – недоверчиво, с ухмылкой ответил ему Лёха.
– Что не веришь, мне?! – Барсуков быстро повернулся к Лёхи и резко сказал. – Партия прикажет – на Луне сеять будешь!
Тусклые, зелёные глаза Барсукова на миг засветились, в уголках дряблых губ появилась едва заметная улыбка, и он слегка оскалился, как старый волк. И хотя от него повеяло въедливым страхом, но невозможно было понять: шутит он или говорит серьёзно.
17
В один из вечеров хозяйка дома, баба Тая, позвала Жеку поглядеть на незнакомого ей человека, который постучался в окошко. В окне он с трудом разглядел лицо Юрки Сомова.
Юрка являлся у них в последнее время фактически бригадиром, поскольку имел высшее образование строительного профиля и подходил на эту должность по своему характеру, спокойному и рассудительному.
Жека вышел во двор, освещённый мутновато-жёлтым светом лампочки, открыл ворота и увидел перед собой Сомова, который тяжело дышал от быстрой ходьбы и выглядел взволнованным. Он заговорил сбивчиво, матерясь, однако Жеке не стоило усилий понять, что случилось.
Оказалось, что два человека из их бригады, которые сегодня должны выйти в ночную смену, просто-напросто, напились и не в состоянии этим вечером принимать бетон на стройплощадке, поэтому требовалось их подменить.
Жека быстро собрался и они чуть ли не бегом ринулись в центр посёлка, где на стройке уже кипела работа.
К тому времени на объект прибыл первый самосвал с бетоном. Возили его с растворно-бетонного узла, расположенного недалеко от Качкара, а расстояние оттуда было немалое, поэтому бетон подмерзал за время в пути.