Nevermore, или Мета-драматургия
Шрифт:
Он заметил: усмешка стала самодовольнее. В приливе благодарной нежности потерся щекой о мою ладонь и томно пробормотал:
– 'Прекрасны ногти на твоих руках, прекрасны ногти на твоих ногах… Хотя им угрожает подстриженье — одно лишь ножниц круглое движенье…'
От москвички не укрылись эти нежности.
— И что там новенького, на форуме? — громко поинтересовалась она.
— Да-да, я тоже умираю от любопытства, — подпел я зеленоватой бабочке. — Не осуществил ли еще кто свою замечательное намерение? Выпил йаду. Бросил билет в физиономию Творца.
— В побитую физиономию, — уточнил он. — На днях все дружно так набросились и виртуально отколотили… Вроде нет. — Он закончил
— Именно. Человеческая глупость имеет свойство утомлять, видишь ли. Давно не слушаю радио, не смотрю телевизор. И вот-вот охладею к всемирной паутине: мутному океану тщеславия, мусорных страстей, выставленных на всеобщее обозрение, и обрывков украденных мыслей.
— Паутина неоднородна, — тоненьким голоском возразила московская гостья. — Надо просто знать, где и с кем общаться.
— Вы имеете в виду суицидную субкультуру? — Я чуть повернулся в ее сторону, аккуратно нанося персиковый тональный крем на теплую, возбуждающую пальцы скулу. — Но она так же скучна, как и все прочие. Представители вашего племени позиционируют себя интеллектуалами, элитой. Но, боги мои, ваши споры на форумах полны той же чепухи и треска, что и у презираемых вами православных или каких-нибудь наци, сатанистов, гомофобов, гомофилов. Некоторую остроту и пряность придают вашей среде отнюдь не идеи, не мысли, но поступки — всамделишная гибель наиболее решительных. Что же касается идей — увы…
— Это не так мало! — вскинула подбородок москвичка. — Я не согласна насчет идей, но даже если взять только поступки, лишь единицы способны реально убить себя.
— Весь вопрос, КАК убить? И зачем? Недавний случай: провинциальный сердитый мальчик умер шумно, глупо и некрасиво. Нырнул в петлю в состоянии аффекта. Хотя высшей доблестью в вашей субкультуре — думаю, вы не станете этого отрицать, считается спокойствие и трезвый рассудок в последний миг.
Зеленоволосый ребенок открыл рот, чтобы возразить, но я не подарил ей такой возможности.
— Вы непоследовательны во всем. Словно дети. Но дети самоуверенные, с немалыми амбициями. Вместо того чтобы осудить за глупость и трусость — восторгаетесь мужеством, а радость за собрата, который решился совершить задуманное, 'сбыл' мечту, подменяется соплями и воем. А сколько пафоса! 'Мы не занимаемся мифологией'. Как же! Именно этим вы и занимаетесь, доморощенные шопенгауэры и камю. Сопляк, перепиливающий себе венки из-за того, что не дала столь же сопливая девочка или одноклассники смеются над его косноязычием и прыщами, горделиво сравнивает себя с Катоном, Сенекой и Лукрецией. И не меньше! 'Суицид — выход для умных и свободных', видите ли. 'Человек, страдающий депрессией, знает настоящую правду' — не более и не менее. Красивое и достойное деяние, каковым оно было в мире древних или у тех же японцев, вы превращаете в карикатуру, в убогий фарс. Вы воображаете себя крайними индивидуалистами, оригиналами — и при этом сбились в стадо. Обыкновенное стадо, где есть свои вожаки, свои правила и ритуалы. Лейтмотив перманентного нытья всей темной братии: 'О, как отвратителен, как безмерно отвратителен этот мир!' Но именно вы, господа суицидники и суицидницы, усиленно стараетесь сделать его еще отвратительней.
Бедненький ребенок разрумянился от ярости.
А тот, ради кого произносился этот пламенный спич, слушал его вполуха, снисходительно ухмыляясь, не сводя глаз с экрана ноутбука: видимо, не замедлили появиться комменты на его пост — соболезнующие, негодующие, лирические. Он упивался ими, бодро строчил ответы, гримасничал.
— Странно все это слышать именно от вас! —
— Уверяю тебя, Айви, внутри — тем более! Атум столь же далек от типичного 'жизнелюба', как я — от борца сумо. Я не спорю сейчас лишь потому, что это запредельно для моих мозгов, изрядно ослабленных вчерашним сотрясением основ моего организма. К тому же я все это уже слышал.
По-видимому, поток комментов иссяк, раз он соизволил обратить заинтересованный взор в нашу сторону.
— Извини, если повторяюсь. Самая одиозная, но и в чем-то трогательная ваша глупость — убеждение, что смерть есть выход. Некая кнопка Exit. У мальчиков и девочек недостает воображения — и это при том, что каждый второй пишет 'стихи' или 'прозу'. Вам не представить, что можно испытывать отчаянье или отвращение и лишившись тела. Юные узенькие мозги не вмещают, даже в виде гипотезы, что смерть не тождественна щелчку выключателя (гаснет люстра, затыкается телевизор, медленно протухают продукты в холодильнике). Столь же глупо выглядит уверенность, свойственная многим из вашей сплоченной стаи, отличающейся от прочих стай лишь темным окрасом шкуры, — что, умерев, получаешь ответы на все вопросы. Как будто изначально не наделенный способностью мыслить и познавать обретет эти качества, отбросив от себя нечто, уменьшив себя, но никак не расширив. Физическое тело помеха познанию? Глупцы! А как же библейское 'И он познал жену свою'? Посредством даже одного оргазма можно столь много узнать и понять…
— Сдаюсь! Даже спорить не буду, — он дурашливо воздел руки, оторвав их от 'клавы'. — Физическая любовь, познание посредством оргазма — это твои, и только твои владения. Благоразумно затыкаюсь, и тебе, Айви, советую заткнуться с почтением.
Я перестал метать бисер, как-то разом успокоившись.
Принялся медленно складывать в косметичку орудия макияжа. Объект, вышедший из моих рук, был выше всех похвал.
Как всегда, впрочем.
А ведь я не утрировал, не преувеличивал.
За полгода общения на престижном форуме 'Nevermore' мне встретился лишь один человек, что-то понимающий — один взрослый среди хнычущих младенцев. Со странным ником Окс. Москвич, к сожалению: иначе я с удовольствием посидел бы с ним за коктейлем или каппучино. Впрочем, меня не обломало бы и лишний раз съездить в Москву, тем более что всегда находятся сопутствующие дела в столице. Но я не успел: он ушел в апреле.
Ушел именно так, как следует уходить. Как уйду я сам рано или поздно: налегке. С ветром в волосах. С улыбкой во все тридцать два зуба. Не оставив за собой ни безутешных стариков-родителей, посыпающих пеплом поределые волосы, ни проклинающую вдову. (Родителей он сумел подготовить и даже, как ни странно, убедить в необходимости своего шага. Все личные связи обрезал за несколько месяцев до ухода.)
В компании с хорошим вином и хорошей музыкой. Выбрав самый безболезненный способ: укол кетамина. Растянув последний миг земной жизни — приятный и безмятежный — на всю последующую вечность. (Ну, пусть не вечность, в этом он переборщил, но на все посмертие и, кто знает? — на последующий свой визит в физической оболочке.)
Он так красиво и славно это сделал, словно шагнул в наш век прямиком из моего любимого Древнего Египта. Во времена Клеопатры самоубийства были там очень распространены в среде знати. Существовала даже специальная академия, где скучающие сливки общества совместно искали самые легкие, приятные и элегантные способы ухода из жизни.