Неверный отец. Счастье в конверте

Лесневская Вероника

– Да, если вам несложно, - киваю, импульсивно кутаясь в куртку, которая пахнет им. Мурашки проносятся по коже то ли от холода и сырости, ведь я промокла до нитки, то ли от этого неприлично горящего взгляда, пронизывающего до костей, то ли от мужского аромата, пропитавшего всю меня.
– В центральный роддом, у меня смена с утра, - поспешно добавляю.

Киваю сама себе. Пока что это лучшее решение. Там и переодеться можно, и искупаться, и позавтракать. На секунду чувствую себя беспризорницей, и от этого больно. Не такой я представляла себе семейную жизнь.

–

Куда на ночь глядя? – вдруг вступается за меня бабуля. – В таком виде…. Холодная, голодная, полуголая, - указывает на мое мокрое платье и каблуки, чем вызывает неприятные ассоциации. – Ладно, ты стесняешься, а у тебя мозги есть, внучок, или растерял в своей Германии? Я не зря говорила, выродились там мужики, да ещё и наших портят. Тьфу, - в сердцах плюет под ноги Герману.

От неожиданности открываю рот, хлопая ресницами и глядя на невозмутимого мужчину. Он лишь усмехается, будто привык к такому обращению и совсем не злится. Наоборот, его лицо смягчается, становится добрее и теплее, а уголки губ тянутся вверх.

– Идём, не слушай этого немца, - бурчит бабуля, хватая меня под локоть, и ведет в дом. Украдкой смеюсь, растворяясь в их необычных, но уютных семейных отношениях.

Надо бы настоять на своем и уехать, но.… я так замерзла. Во всех смыслах.

Глава 4

В камине потрескивают поленья, мяуканье рыжей кошки, которая кормит своих котят на лежанке у входа, убаюкивает, из небольшой кухоньки доносится звон посуды, голоса, среди которых улавливаю мужской баритон, приглушенный, хриплый и, кажется, недовольный, но переживать об этом не осталось сил. Глубже забираюсь в кресло, мечтая спрятаться от всех проблем в темном уголке дома, куда не добивает свет абажура, кутаюсь в махровый халат, который выделила мне Элеонора Павловна, тетушка Германа, вбираю носом ароматы еды, витающие по столовой.

Беззвучно плачу, надеясь, что никто не увидит моих слез. В момент, когда самое страшное осталось позади, а я нахожусь в сравнительной безопасности, наступает откат. Не могу бороться с подступающей к горлу истерикой.

Устала.

За эту ночь и.… за всю жизнь. Ощущение, что я разрушаюсь изнутри.

– Так, красивая, сейчас ужинать будем, - появляется из кухни бабушка Стефа, как она сама представилась, и неторопливо шоркает ко мне. – На ночь Эля постелет тебе в своей комнате, а сама со мной переночует. Геру на твердый диван отправим, пусть спасибо скажет, что не в будку к собаке, - говорит достаточно громко, чтобы Герман услышал.
– Проштрафился.

Суматошно вытираю влажные щеки тыльной стороной ладони, шмыгаю носом, а она делает вид, будто не замечает моего состояния, чтобы не смущать. Садится на диван неподалеку от меня, и кошка, оставив свой приплод, бежит к хозяйке, запрыгивая на колени и сворачиваясь клубочком.

Каждая деталь здесь как часть большого пазла, который складывается в приятную картину под названием «Дом». Я этого лишилась, когда вышла замуж.

– Не утруждайтесь, я не голодна, - выпрямляюсь, собирая по осколкам остатки своего достоинства.

Слепить себя воедино до конца не получается. – Спасибо вам за всё, утром я уеду.

– Вредная ты немного, - задумчиво произносит старушка.
– И упрямая, но это даже хорошо. Только уж больно худая, откормить бы, - изучает меня внимательно, прищуривается, а в уголках её глаз залегают глубокие морщины, сеточкой расходясь по всему лицу.

– Мам, ну ты как будто на убой ее готовишь, - хмыкает Элеонора Павловна, вплывая в столовую с подносом. Ставит его на стол, берет чашку и с ней подходит ко мне. – Выпей, полегче станет.

– Что это? – хмурюсь, протягивая руку и обжигаясь о горячий советский фарфор.

– Травяной чай, успокоительный и противопростудный, - объясняет, в то время как я с подозрением заглядываю в кружку, украдкой понюхав отвар.

– Вы знахарка?

– Я? Скажешь ещё, - смеётся снисходительно, будто я из темного леса вышла.
– Обычная медсестра, но в последнее время перепрофилировалась в ветеринара. Нам это нужнее – у нас с мамой маленькая ферма. Конечно, благодаря Герману - помогает нам финансово, иначе мы бы не справились. И вообще, мужик он неплохой, добрый, ты не подумай, просто…

– Немец, - выплевывает бабушка гневно.

– Наполовину, - улыбается Элеонора, укоризненно качая головой. – Да ты пей, Амина. Имя у тебя необычное, означает «верная».

– Значит, будешь хорошей женой, - добавляет Стефа.

– Спасибо, - сипло произношу, сделав глоток кипятка и облизнув губы. – Я уже замужем, - нехотя признаюсь, на миг опуская мокрые ресницы. Руки подрагивают, чай расплескивается на халат. Кольцо кажется тяжелым и тянет вниз, как кандалы.

– Когда женщина ЗА мужем, она чувствует себя уверенно. А ты сама призналась, что заблудилась.

Простые слова бабули режут по живому. Прячу слезы в кружке, разбавляя травы солью. Зелье тетушки не помогает, если простужена душа.

В повисшей тишине гремят мужские шаги, будто удары в набат. Приближаются, и сквозь мутную пелену я различаю знакомую мощную фигуру.

– Не утомляйте нашу гостью разговорами, пусть отдохнет, - безэмоционально говорит Герман. – У нее и так выдалась тяжелая ночь.

Бабушка и тетя уходят без лишних слов, оставляя нас наедине.

Герман медлит. Он совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, смотрит мне в глаза, но мыслями витает где-то далеко. Молча нависает надо мной, спрятав руки в карманы брюк, тяжело вздыхает, будто решает мою судьбу.

«Катись к мужу!» - всплывают в памяти его жестокие слова, и я вздрагиваю, как от удара плетью.

Жестокий приказ Германа до боли напоминает грубое: «Выметайся!», брошенное Маратом. Не могу избавиться от болезненных ассоциаций, поэтому разрываю зрительный контакт и роняю голову, уставившись в плавающие на поверхности чая травинки. Чувствую себя лишней теперь ещё и в этом доме. Беженка – нигде мне нет места.

– Прости, Амина, я был неоправданно груб, - шелестит над макушкой, и я не верю собственным ушам. Мужчины не извиняются, по крайней мере, так всегда утверждал мой супруг.