Неверный
Шрифт:
Скучно и хочется разнообразия — треннинги и семинары личностного роста, но лучше всего беременность и не одна. И так во всем.
Теперь понимаю — я не впускал ее в свою жизнь, просто позволял находиться рядом, и она приняла мои правила игры. Смирилась со своей ролью и не пробовала меня перешибить.
А стоило бы. С такими идиотами как я, убежденными в своей правоте, по-другому нельзя. В итоге когда я ее предал, Соня предпочла исчезнуть из моей жизни. И кому я сделал хуже?
Но в главном я не стал признаваться девушке, которая сидит и
В том, что я по-прежнему ревную ее к Демиду. Только теперь не как мужчина, а как муж. Он сделал то, что должен был сделать я, он помог Соне стать самой собой. Раскрыться. Приобрести уверенность в себе.
Теперь он для нее друг, а я предатель, не стоящий ни прощения, ни внимания. Ничего…
— Почему ты молчишь? — она с тревогой наклоняется ближе, я чувствую ее запах и чуть не глохну от нахлынувшего желания.
Это не просто возбуждения, тут много чего намешано. Желание ее вернуть, завоевать заново, получить в свое полное и безраздельное владение. Без всяких Богданов. И Демидов. И остальных.
— Нет, Соня, я не болен. Я просто больше не хочу детей.
Замолкаю. Не поворачивается язык сказать про Амира правду. То, что я не люблю своего ребенка, никак не добавит мне плюсов в ее глазах, скорее, наоборот оттолкнет. И мне сейчас снова становится его дико жаль.
Почему ему не повезло родиться у такого недостойного отца? Чем он провинился? Виноват только я, а отвечает за все мой сын.
Но и лгать Соне не хочется, поэтому неохотно отвечаю:
— Есть такие люди, которым не стоит иметь детей. Из них получаются неправильные родители. Это сложно понять заранее. Я понял это, когда родился мой сын.
Она молчит, переваривает сказанное, а я продолжаю.
— Вот поэтому я рад, что у нас с тобой не получилось с детьми, Соня. Но теперь у тебя есть дочь, и раз вы с ее отцом не сошлись сразу, я хочу попросить у тебя дать мне шанс попробовать.
— Попробовать что? — спрашивает она заморожено.
— Попробовать дать мне возможность…
Меня перебивает звонок от матери. Первая мысль сбросить, но что-то внутри толкает ответить на вызов. Уже поздно, просто так она бы не стала меня беспокоить.
— Извини, — говорю Соне и принимаю вызов. — Да, мама.
— Рустам, сынок, у Амира носом пошла кровь. Я сказала Лизе вызывать скорую и еду туда, — голос матери срывается, и у меня внутри веет холодом.
— Хорошо, мама. Позвонишь, в какую больницу вас повезут, я приеду, — отвечаю, и когда поднимаю глаза, ловлю испуганный взгляд.
— Что с твоим сыном, Рустам? — спрашиваю и замолкаю, наткнувшись на замороженный взгляд Айдарова.
— Поехали, я тебя отвезу, — он оставляет вопрос без ответа, встает из-за стола, а у меня внезапно отказывают ноги.
Продолжаю сидеть, не в силах подняться. У Рустама на телефоне громкость стоит на максимуме. Он не слишком сильно прижимал телефон к уху, поэтому я слышала весь
Представляю, что это все происходит с моей малышкой, и меня накрывает паника. Детские болезни это то, с чем я так и не научилась справляться. Каждый раз, когда болеет дочка, я умираю от страха за нее. И сейчас от одной только мысли, что с ней внезапно может что-то случиться, я буквально цепенею.
В то же время в глазах Рустама я вижу точно такой страх, как у любого нормального родителя. Он испугался за своего ребенка, зачем тогда он на себя наговаривает?
Сердце начинает стучать с удвоенной скоростью, уши закладывает. Горло перехватывает, кажется, я вот-вот задохнусь. Это похоже на паническую атаку, у меня уже было такое. До сих пор помню ужасное состояние выпотрошенности и опустошенности после того, как она отступила.
— Что с тобой? Тебе плохо? — бывший муж наклоняется надо мной, только я вижу, что мыслями он уже далеко. Это и правильно, и ненормально одновременно.
Правильно, потому что он отец. Ненормально, потому что я сейчас здесь и с ним, а как раз я тут абсолютно лишняя. И бесполезная.
А еще ненормально, что мне хочется его как-то поддержать. Утешить. Сказать, что я его хорошо понимаю. И это чистая правда, я его сейчас действительно понимаю. И искренне сочувствую. Но голос разума, как выясняется, живет независимо от всяких атак, и панических, и не панических.
«Соня, ты точно уверена, что тебе хочется во все это окунаться?»
У Рустама ребенок от другой женщины, и только с ней они должны друг друга утешать и поддерживать.
Хватаюсь за чашку с остатками мятного чая. Надеюсь Рустам не заметит, как у меня трясутся руки. Выпиваю все до последней капли, и становится немного легче. По крайней мере, проходит сухость во рту. И понемногу отступает паника.
Стараюсь мыслить здраво и рассудительно. Между нами пропасть в десятки, сотни километров, и никакие слова, даже самые правильные, не могут ее сократить. Потому что настоящие отношения не в словах. Они в поступках.
Просто я как последняя дура поддалась очарованию вечера. А ведь я себя знаю, придумать то, чего нет, для меня раз плюнуть.
Загоняю в самую глубь несмелые возражения о том, что вечер в самом деле был приятным.
Теплым, тихим, вкусным…
Глупости все это и чушь. Самая большая ошибка — это оборачиваться и каждый раз возвращаться в прошлое. Никто не может туда вернуться, машина времени всего лишь красивая выдумка.
Делаю над собой усилие и поднимаюсь на полностью ватных ногах. Надеюсь, со стороны это не слишком заметно.
— Поезжай в больницу к ребенку, Рустам, — говорю, не допуская возражений, — я возьму такси.
Но он молча берет меня за локоть и ведет к выходу. Я иду, физически ощущая болезненный спазм в области солнечного сплетения.
Говорят, в этом месте у людей прячется душа. Как же она может у меня болеть, если там все выгорело? Или нет никакой души, это еще одна красивая сказка?