Невероятные приключения циников в Скайриме
Шрифт:
— Для неписи у тебя слишком… подробный характер, — задумчиво пробормотала курица, наблюдая за возней.
— Для курицы, у тебя слишком длинный язык, — пыхтел рейнджер в шутливой борьбе с волком.
— Я не курица.
— А я не… эта штука, который ты меня называешь, — Бишоп наконец уселся, отпихивая от себя раздуревшегося волка.
— Спорное утверждение, ну да ладно. Нас вроде официально друг другу не представляли? Как ты знаешь, я — ген… Эх… Максом зови. Предлагаю временное перемирие.
— С чего бы это? — Бишоп насторожился, мгновенно растеряв всякую веселость.
— Скрывать
— Ха! — рейнджер хрустнул костяшками пальцев и скривил губы в довольной ухмылке, — мы начинаем говорить на одном языке? Слушаю.
— Коллеги… Черт, как же с тобой разговаривать? Ты и половины слов не поймешь.
— Говори, как Пит. Я умею отлично притворяться, что понимаю, а понимаю больше, чем ты думаешь, — наслаждался положением Бишоп.
— Хорошо. — Генерал-лейтенант бросил короткий взгляд в сторону палатки, из которой доносилось негромкое посапывание. — Коллеги Анны дали мне четкие инструкции: если гипноз не сработает, то нужно вызвать у нее сильные эмоции, завязанные на воспоминаниях.
— Эмоции? Вроде страха?
Курица помедлила с ответом:
— Теоретически есть еще радость, похоть, различные добрые воспоминания, но да. Страх вызвать проще всего.
— Ясно, — Бишоп рассматривал курицу с невозмутимым выражением лица, — и что надо делать?
Птица еще раз проверила, не подслушивает ли Пит, что было совершенно напрасно — после такой дозы крепкого лечебного зелья спать ей два дня кряду. Курица подошла поближе к рейнджеру, тщательно обходя волка по кругу, и заговорщицки понизила голос:
— Анна Абрамовна пару лет назад пережила неприятный инцидент, связанный с беспомощностью и темнотой.
— Давай ближе к делу, курица, что ты хочешь от меня? Ее история мне не интересна.
— Да, — в голосе птицы послышалась усмешка, — само собой. В общем, нам нужно подстроить такую ситуацию, в которой Анна Абрамовна останется одна в темноте в беспомощном состоянии. При этом мы должны не дать ей пострадать. Физически. Только напугать.
— Быть рядом, но не высовываться… — подытожил рейнджер и прикрыл глаза. Он размышлял несколько минут, не реагируя на курицу, нетерпеливо топтавшуюся рядом. — Я могу закинуть ее в катакомбы под Рифтеном и оставить в каком-нибудь мрачном закоулке. Места там не самые сладкие, но и не полный ад. Зелье паралича поможет с беспомощностью.
— Отлично! Да, паралич — то, что нужно, — закивала курица.
— Теперь то, что я хочу за свою работу, — рейнджер перешел к самой приятной части, а курица обреченно вздохнула. — Сначала ответь на вопрос: ты же вроде ее земляк, почему хочешь подставить?
— Нужен эффект неожиданности, — курица изобразила пожимание плечами. — А вообще это не твое дело, непись, просто назови цену.
Бишоп не смог сдержать широкой ухмылки и растекся в довольной гримасе:
— Пит.
— Что «Пит»?
— Ты здорово постаралась, курица, чтобы отвадить эту женщину от меня: рассказала мою историю, навалила обо мне разного дерьма, а теперь я хочу вернуть должок. Ты будешь заливаться соловьем, какой я верный и надёжный спутник, и вы просто не можете без меня
Курица молчала. Посмотрела на рейнджера сначала одним глазом, потом другим. Наконец пробормотала басом:
— Зачем тебе это, непись?
Бишоп выдавил самую сальную улыбку, на которую был способен:
— Ты же вроде мужик, так? Пусть яйца у тебя куриные, но мозги-то человеческие. Подумай…
— Подумаю, — мрачно заявила птица и, отойдя подальше от рейнджера, принялась расхаживать и что-то неразборчиво бормотать.
Бишоп довольный собой поднялся и пересел поближе к палатке под подозрительные взгляды курицы; притянул свой мешок. Пока генерал решал, как поступить, рейнджер перебирал снятое с трупов добро: пара кинжалов, несколько луков, одна секира с наложенными чарами — за нее можно особенно хорошо выручить у торговца. А то что все в пятнах крови… Так это дополнительные гарантии, что старые владельцы не явятся с просьбой вернуть свои вещички. Рейнджер остался доволен уловом.
Он отложил мешок. Широко с подвываниями зевнул и бросил ленивый взгляд в сторону терзающейся в муках совести курицы. Отдать красивую женщину такому ублюдку, как Бишоп? Ему всегда удавалась роль озабоченного недоумка, что было особенно на руку, когда пришлось скрывать свой договор с проклятым даэдра. Не будь этой навязанной сделки, рейнджер уже в первую неделю согрел бы постель этой дове, забрал все ценное и смылся вместе с Карнвиром в сторону Фолкрита. Кстати, о «согреть постель»… Бишоп оглянулся на стучащую зубами Пит: женщина тряслась крупной дрожью от ночного Скайримского холода, клацала зубами, но под действием зелья не просыпалась. Не хватало еще, чтобы заболела… Тогда они на несколько дней застрянут здесь. Рейнджер свистнул волка и щелчком пальцев указал на палатку:
— Грей, — велел он.
Карнвир почесал за ухом, лениво поднялся, но все же послушался и улегся рядом с довой. Густая шерсть и теплый волчий бок вскоре свели на нет ее дрожь, и рейнджер, проверив напоследок обоих, тихо позвал курицу:
— Ну, что скажешь? Договорился со своей совестью?
Генерал медлил с ответом.
— Я согласен. Это необходимо для эксперимента, — наконец выдавил он. — Уговорю Анну Абрамовну взять тебя в качестве телохранителя, но имей ввиду… Я с тебя глаз не спущу.
— Отлично, — кивнул Бишоп, — можешь начинать прямо сейчас. Стой в карауле, смотри на меня, а заодно по сторонам, а я пока вздремну. Если увидишь что-то подозрительное — кудахтай так, как будто снес дюжину яиц…
Бишоп проигнорировал возмущенное бормотание и растянулся около костра. Он прислушался к окружающим звукам и, убедившись, что кроме ворчащей курицы посторонних нет, вскоре задремал своим обычным чутким сном.
***
Проснулась я от того, что было тепло. И даже жарко. Правда воняло нещадно, и, похоже, источник был где-то совсем рядом. Открыв глаза, обнаружила приоткрытую волчью пасть перед носом. Этот волк лежал, храпел и вонял мне прямо в лицо. Какая прелесть… Осторожно отодвинувшись, вспомнила про сломанные ребра и тут же ощупала бок.