Невеста берсерка

Фёдорова Екатерина

Покончив с ногтем, он немного посидел, глядя то на потолок, то на Кресив. Молча размышляя о том, что в следующие разы встреча с этой бабой вряд ли пройдет так гладко.

Рано или поздно она осмелеет и полезет к нему с поцелуями. А ему пока следует быть с ней осторожным — чтобы рабыни не увидели наутро следов от его рук.

Впрочем, некоторое количество синяков они могут списать на крепкие объятья ярла. Пожалуй, он и это сумеет использовать. Но не сразу. А пока пусть все думают, что ярл Харальд бережет свою женщину от всего, даже

от себя. Пользует ее по разу в день, помаленьку…

А светловолосую держит в своей опочивальне как мясо для кровавой потехи.

Решив, что посидел у Кресив достаточно, Харальд встал. Расстегнул пояс, сдернул рубаху, успевшую намокнуть во дворе и теперь слегка подсохшую. Закинул все это себе на плечо — и вышел, подхватив секиру, не оглядываясь на темноволосую. Задвинул за собой засов, одарил воинов, привалившихся к стенке, строгим взглядом. Буркнул:

— Сторожить ее.

И с легким сердцем потопал к своей опочивальне.

Добава шила. Из тканей, которые ей прислали по приказу Харальда — льняное некрашеное полотно и колючая теплая шерсть. Такая, какую он и сам предпочитал.

Когда Харальд вошел, выгнав еще с порога всех трех рабынь, вместе со старухой, Добава встала с кровати, вскинув голову.

Дуреха, снова подумал Харальд, глянув на шитье, отложенное на постель. И на готовую неказистую одежонку, которую она уже натянула — видно, рабыни помогли, работая вместе с ней, в шесть рук.

А ведь могла бы сейчас ходить в шелках. Но вместо этого будет натирать себе кожу грубым полотном.

Впрочем, ему это было на руку.

Добава глядела с затаенным ожиданием. Немного страха, подумал Харальд, разглядывая ее лицо…

И — радость пополам со смущением. Скучала, выходит?

Он швырнул рубаху с поясом на сундук, прислонил туда же секиру. Шагнул к девчонке. Подцепил одной рукой ее подбородок, надавил, приподнимая лицо.

Уставился на Добаву немигающим взглядом.

И тут, видно, воспоминание о том, что он обещал ее этим вечером наказать, ожило у нее в памяти. Девчонка зажмурилась. Судорожно втянула воздух, прикусила губу.

Вот и хорошо, удовлетворенно подумал Харальд.

Он отпустил подбородок, взялся за ее грубое платье, прихватив вместе с ним и рубаху. Рывком сдернул, обнажая всю и сразу.

Потом, отступив, стащил с себя сапоги, косясь на Добаву. Та стояла, не сводя с него глаз и заливаясь румянцем. Но даже не пыталась прикрыться руками. Понимала, что вот оно, наказание — началось.

Хорошо, подумал Харальд, что она больше не жмурилась и не прикусывала губу. Значит, поняла, что все будет не так страшно…

Он уже взялся за свои штаны, но вдруг передумал. Шагнул обратно к Добаве, подхватил подрагивающие руки. Положил их себе на пояс, поверх завязок. И придавил сверху ладонью, давая знать, чего хочет.

Кивнул повелительно, указал взглядом себе на штаны.

Сам он тем временем размышлял — сообразит? И если сообразит, решится ли? Забавно будет посмотреть.

Тонкие

ладони, с одной стороны прижатые его руками, задрожали сильней.

Но — сообразила. Правда, съежилась, приподняв плечи. Взгляд синих глаз заметался…

Однако рук не отдернула.

Пальцы девчонки, щекоча ему живот, неловко попытались нащупать завязки. Вниз не спускались.

Мужское копье Харальда, налившееся кровью еще там, за стенкой, сейчас пыталось прорвать ткань. Тоже подрагивало…

И Харальд, решив развлечься, отловил за запястье одну из трясущихся ладоней. Заставил Добаву пригладить навершие своего копья.

От ласки, пусть и вынужденной, его окатило удовольствием. Девчонка залилась румянцем так, что заалели даже плечи.

Ладонь под его рукой дернулась.

Он не отказался бы и дальше продолжить это дело — но тело все настойчивей требовало своего, так что Харальд с шипящим выдохом отпустил ее ладони. Сам рванул завязки на поясе, торопясь, скинул штаны.

И шагнул вперед, обнимая Добаву. Вскинул вверх, притиснул, радуясь ощущению мягкого, послушного тела в его руках. Кожа ее казалась чуть теплым шелком, ласкавшим его собственную шкуру.

Он двинулся к кровати, но замер за полшага до нее. Добава, уцепившись за его плечи, смотрела сверху вниз. Без страха, только со смущением — и счастьем.

А ведь знает, что я своих баб убиваю, шевельнулась у Харальда мысль. Только это, и ничего больше.

Нельзя так смотреть на того, от кого ждешь смерти, это неправильно. Своя жизнь для каждого должна быть превыше всего — золота, славы, прочих радостей. Разве что честь воина может еще что-то значить в этом мире, но не для всех…

А бабе вообще положено дрожать только за себя. И еще немного за жизнь своих сородичей. Вон Рагнхильд это хорошо понимает.

И все же он засмотрелся на Добаву. Даже желание, горевшее в крови, под ее взглядом притихло на пару мгновений.

Под конец она еще и потянулась к нему, доверчиво приоткрыв рот. От быстрого поцелуя у Харальда осталось ощущение, какое бывает от мелкой птахи, пойманной и зажатой в ладони. Быстрый теплый трепет…

А потом желание накатило еще сильней, и Харальд уложил Добаву на покрывала.

Желтоватое сияние светильника вызолотило белое тело, наполовину утонувшее в темном меху.

И Харальд, чувствуя вину — обещал ведь заласкать, а сам думает лишь о том, как бы побыстрей получить свое — улегся рядом. Хрипловато вздохнул.

Затем накрыл ртом ее грудь. Сначала одну, потом другую. Торопливо запустил ладонь между белых бедер. Ласкал там, внизу, протяжными движениями, уже с трудом сдерживаясь. Сам вздрагивал под напором желания…

Забава думала, что Харальд даст ей затрещину, как и обещал. Было обидно — но она понимала, что тот имеет на это право. Ведь предупреждал, а она его опять не послушалась. Хорошо хоть, не прилюдно накажет.