Невеста Христова
Шрифт:
– Наши гости всем довольны? – Елейно поинтересовался Бабаев.
– Рафик, иди на хер и закрой дверь. – Отмахнулся один из парней. Бабаев дверь быстро захлопнул:
– Молодежь, кровь грает. – Извиняющимся тоном оправдывал он своих гостей.
– Ничего, я все что хотел, увидел…
– Вы уж не доводите до вашего начальства. У нас такое редко. Сегодня праздник – день примирения, вот мальчики и расслабились.
Маслов его успокоил:
– Я не из полиции нравов.
– А теперь полюбуйтесь на наши кабинеты. Там сегодня отдыхают люди солидные. Ничего подобного не происходит… – Ласково предложил метрдотель.
– Не надо. Мне очень понравился банкетный зал. Если мы решимся на заказ, остановимся
– В зале не наши девушки. Они пришли с гостями. А что касается аренды зала, я думаю… – Глазки Бабаева совсем заплыли, и Маслову показалось, что он может вовсе растаять, как Снегурочка от весеннего солнца: – Я думаю, – повторил он многозначительно: – Наш директор пойдет навстречу представителям власти и денег за аренду с вас не возьмет. А говорить об оплате кухни рано, это будет зависеть от вашего заказа. Спиртное вы сможете принести свое. Вообще-то у нас так не принято, но ради дорогих гостей мы сделаем исключение…
– Спасибо, Бабаев. Мы подумаем. – Ответил Маслов и заспешил к выходу.
Метрдотель проводил его до гардероба, сам подал майору его потертую куртку, и сам распахнул дверь:
– Будем ждать… Очень будем ждать – Несколько раз повторил он, выпуская милиционера.
Николай быстро прошагал к машине, уселся рядом с лейтенантом Сашей и позвонил на Петровку:
– Тимофей Николаевич, я их нашел.
– Где нашел?
– Сидят в ресторане Узбекистан. Что будем делать?
– Слежки не заметили? – Заволновался Волков.
– Не думаю. Я заглянул туда под видом клиента. Будем брать? – Предложил майор.
– Праздник, Коля. Пока ордер подпишешь… Да и не надо торопиться. Давай за ними походим. Сегодня установи личности, но не спугни. Мысли есть?
– Со мной несколько офицеров патрульной службы. Предложу им на предмет спиртного понюхать покинувших ресторан гуляк, или их водителя. Это подозрения не вызовет.
Волков одобрил план подчиненного. Маслов отключил связь и повернулся к Вахрамееву:
– Давай, капитан, выйдем на минутку.
Вахрамеев нехотя покинул машину. Маслов отвел его в сторону:
– Слушай меня, капитан. Погуляй вокруг Крайслера. Как только появятся владельцы, потребуешь документы и пригрозишь тестом на алкоголь. Они там крепко выпили и начнут крутить тебе яйца. Пугай, как хочешь, но никаких штрафов. Согласись взять на лапу. Спрашивай побольше. Все, что дадут, оставишь себе.
– А ты, майор, не заложишь?
– Я похож на провокатора? – Улыбнулся Маслов.
– Тогда тебе что за радость? Я же могу поделиться…
– Мне нужны их данные. Принесешь, будем считать, что мой интерес учтен.
– Ну как скажешь, майор. – Согласился Вахрамеев, и глазки его повеселели.
Двенадцать студентов сидели на деревянных скамьях кафедры. Двадцать четыре глаза с внимательным любопытством взирали на профессора из Москвы. Профессора, который должен был заменить им на время отпуска их любимого Себастьяна.
Арташес Арамович тоже смотрел на своих немецких питомцев. Перед ним семь девушек и пять молодых людей. Все такие разные. На первой скамье три девицы. Две типичные немки, а одна чернокожая. Среди других индус, одна мулатка, а остальные европейцы. Но всех объединяет любовь к русской литературе. Теровосян оглядывал заинтересованные молодые лица и думал, с чего начать. Как найти в первых словах ключик к этим юным сердцам? По плану, который он так и не сумел согласовать с Себастьяном Кохом, тема первой лекции – «Максим Горький». Эта тема удачно совпадала с днем революционного праздника. Спорная фигура автора «Буревестника» давала возможность широких обобщений и сложных анализов. Но москвич понимал, что в каждом жесте, в каждой интонации, не говоря уже о каждой
– Мои дорогие дети, поздравляю вас с праздником. Сегодня седьмое ноября. Я вырос в стране, где этот день почитали чуть не главным днем года. Два наших народа пережили страшные напасти. Немцы – нацизм, мы – большевизм. Оба режима оставили незаживающий рубец на историческом теле человеческой цивилизации. И вожди этих режимов с одинаковым упорством уверяли, что действуют на благо своих народов и всего человечества в целом. Вам повезло так же, как и студентам моей страны. Вы можете изучать великое культурное наследие наших предков без оглядки на идеологию общественного строя. – Арташес Арамович хорошо подготовился. Он видел, что ребята слушают его с интересом и все больше увлекаются ходом его лекции. Но в аудитории находилось только часть профессора Теровосяна. Переключить себя целиком ему не удавалось. Продолжал мучить вопрос, правильно ли он поступил?
В последнюю ночь перед вылетом из Москвы армянин так и не уснул. Перед глазами стояла картинка с монитора. Одинокая фигурка Себастьяна Коха в огромном зале международного аэропорта. Потом эти два парня. Изображение увеличили. Арташес Арамович даже разглядел выражение лица Коха. Немец сначала удивился появлению молодых людей, затем обрадовался им. У Теровосяна дрогнуло сердце, когда парни взяли Коха под руки и куда-то повели. На другой пленке он увидел и машину, куда они усадили немца. Но разглядеть лиц при уличной съемке не удалось. Даже номера машины камера не запечатлела. Только общие контуры.
– Да, друзья… – Продолжал москвич свою лекцию: – Как это не парадоксально, многие деятели культуры поддержали большевистскую революцию. Причем не второстепенные ее представители, а звезды. Великий русский поэт Александр Блок с восторгом встретил переворот и призывал лить кровь буржуазии. И в результате погиб сам. Судьба Максима Горького тоже трагична. – Слово «трагично» опять напомнило Теровосяну о своем немецком коллеге. И снова мысли его начали раздваиваться.
Перед отлетом он принял решение молчать, пока не разберется сам. Утром, за час до выезда в аэропорт, Арташес Арамович спустился к почтовому ящику. Он достал кипу газет, два научных журнала, оставил ключ от почтового ящика лифтерше, чтобы та вынимала корреспонденцию во время его отсутствия, и поднялся к себе. Быстро просмотрев все, что принес, он заметил конверт. Почувствовав странное волнение, взял его в руки. Почему конверт его взволновал, он понял только в самолете. Сидя в кресле, он анализировал все связанное с этим письмом и вспомнил – подобный конверт он уже получал. Это было послание Коха, в котором немец вручал ему официальное приглашение от своей кафедры. Тот конверт и его содержимое Теровосян отдал начальнику с Петровки. И теперь, получив подобный, распечатал его дрожащими руками. Пережив сейчас заново это ощущение, Арташес Арамович испугался. Испугался тишины, царившей в аудитории. Он задумался и прекратил лекцию. Двадцать четыре глаза с возрастающей тревогой смотрели на замолчавшего мэтра.
– Простите, друзья. – Он заставил себя улыбнуться и вспомнить, о чем говорил: – Да, это очень странный парадокс нашей российской истории, а в частности литературы. Сей феномен ярко прослеживается с начала девятнадцатого века. Тогда и начал формироваться знаменитый тезис «Поэт в России больше, чем поэт». Литераторы, недовольные монархией, разрушали ее с завидным постоянством. Горький всего лишь один из них. А общество, едва освободившись от крепостного права, к демократии не успело подготовиться. Зато научилось убивать, громить и жечь… Что, согласитесь, гораздо проще и быстрее, чем добиваться своих целей законными демократическими средствами.