Невеста конкурента
Шрифт:
Понимаю.
Что стою тут и зачем-то слушаю всю эту хрень, которой она пытается меня склеить.
— Я и говорю, — наклонился к ее лицу, и она шире распахнула глаза. — Возьмем вина. Закажем к нему пиццу. Поставим порно. И будем под него всю ночь трахаться, а на рассвете поймем, что это любовь. С утра будем стоять в ЗАГСе. А через месяц закатим такую свадьбу, какой никто из живущих на свете не видел. Пойдем?
Она сощурилась недоверчиво, своим куриным мозгом понять пытается —
По сузившимся зрачкам догадываюсь — склоняется ко второму варианту.
Пару секунд брякает железная калитка.
А потом эта актриса перебивает все другие звуки своим истеричным голосом.
— У тебя сестра умерла, скотина! В тебе, вообще, ничего святого нет?! Скотина, козел, еще раз скотина, — она лупанула меня черной перчаткой по щеке.
— Иди нах*й, — задал направление и вышел за ворота.
— Арина была моей подругой! — долетело мне в спину. — И если в тебе, скотина, ничего человеческого нет…
— То тогда я скотина, — закончил. Цирк.
Заморосил мелкий осенний дождь. Нырнул в машину, посмотрел в лобовое стекло, что покрывается прозрачными каплями.
Из бардачка достал бутылку, скрутил крышку, отпил водки.
Будто вода.
Что меня спасает сейчас — так это жажда мести, она меня удерживает в рассудке, у меня права на слабость нет, не теперь.
Как все разъехались в ресторан, как опустела бутылка — не заметил.
Зато сразу, сквозь усеянное каплями стекло увидел его.
Черный плащ, в руках венок, он из машины вышел.
Он на этом венке здесь, при мне, повесится.
Распахнул дверь и шагнул навстречу, по мокрой пожухлой траве к бывшему лучшему другу.
— Артур, я не драться пришел, — голос Шварца глухой, взгляд пустой, лицо посерело и щеки ввалились, но мне на его траур плевать, подошел и вырвал из рук венок.
— Или уезжаешь. Или я тебя закопаю. Лопата есть.
— Дай сюда, — он дернул венок к себе.
Я не отпустил.
Скользко.
Туфлями оба проехались по траве, врезались в калитку, во все стороны посыпались лепестки — это живые розы, переплетены. Не сразу ощутил боль над бровью, лишь когда кровь начала заливать глаз — выдрал впившиеся в кожу шипы.
Венок упал, и розы утонули в грязи.
Мы оба смотрим вниз, шумно дышим.
— Ну и что ты сделал?
— Что я сделал? — переспросил. И хрипло засмеялся. — Шварц, две секунды тебе, — с силой ударил калиткой по воротам, распахивая.
Две секунды подумать — и он неправильный выбор сделал. Он двинулся не к машине.
Ну нет нахер.
Как вернулся в авто, как сел за руль, как следом за ним влетел в ворота — не помню.
Зато
Как он упал.
И под колесами хруст костей.
Глава 42
Эмма
Я снова в этой квартире, вдвоем с ним.
Мы едва успели переступить порог, и щелкнул замок.
И сильные нетерпеливые руки дернули в стороны полы моего платья.
То есть, не моего, но важно другое — пуговицы заскакали по полу, а платье распахнулось, выставляя ему на обозрение мое тело.
На котором кроме трусиков нет ничего.
Он рассматривать меня не стал, как делал это утром, рывком притянул к себе и губами обхватил сосок. Втянул его в горячий рот с такой жадностью, не рассчитывая силу, что из меня вырвался стон.
От боли или чего-то другого разобрать не смогла, не успела, он просто смял меня, а когда я попыталась вырваться — сдавил лишь сильнее.
Спиной налетела на дверь. Его губы с груди поднялись к шее, зубами он прикусил кожу, его руки содрали с меня платье, оно упало к ногам.
— Я не хочу, — выдохнула и замерла, когда он вжался в меня бедрами, как ночью, в точности, выпирающей ширинкой в лобок.
Ощущения поднялись из памяти со скоростью вулкана, я всё понимаю мозгом, и даже то, что на близость этого крепкого мужского тела отзываюсь невольно.
Это физиология, я не могу себе запретить желать, но могу продолжать отказывать, и я делаю это.
— Макар, хватит, — уворачиваюсь, и мне на секунду удается выскользнуть из его рук.
Это как игра. Охотник выпустил добычу, позволил ей подумать, что удалось сбежать.
— Не хватит, Эмма, — я и шага ступить не успела, как он поймал меня и развернул спиной к себе.
Голой грудью вжал в стену. И дернул по бедрам трусики.
— Всё, что ты можешь — это силу использовать, — мои слова сквозь рваные выдохи прозвучали так незнакомо, словно голос не мой. — Тебе отказывают, тебя не хотят, а ты берешь…
— Кто меня не хочет? — его ладонь скользнула в промежность и сжала влажные складки. — Ты не хочешь?
Замолчала и закусила губу, чтобы не выдать себя, он и без моих стонов знает, как я возбуждена, как мне приятно.
— Ты взрослая женщина, Эмма, — его палец легко раскрыл меня, в меня скользнул. — Перестань строить из себя обиженного жизнью ребенка.
То, что он говорит — мне помогает, в руках себя держать, не растекаться, это будит злость, давно засевшую внутри, ведь кто дал ему право считать, что трагедии других людей пустое сотрясание воздуха.