Невеста Мороза
Шрифт:
Кулачок мой не сравнится с лапищей Стужайло, но тренер мне не зря удар ставил. Подойдя вплотную к едва очнувшемуся отчиму, с оттяжкой, залепила ему костяшками в глаз.
– Ещё раз подойдёшь – убью. Пусть не сразу, так потом. Запомни. И ночью спи с полглаза, как бы ценного чего не лишиться, – гнев бурлил во мне, сама не заметила, как ногой ударила его в пах. Наверное, на бис.
Мужика скрючило не на шутку. Замычав, повалился на пол, схватившись за чресла.
– Сильна, – простонал он, – проснулась сила твоя и норовистая, точно кобыла необъезженная.
Я собрала осколки горшка с полки, откуда он грохнулся, выглянул Ратко, подмигнув мне.
– Матушка где? – спросила, не оборачиваясь, даже смотреть на ненавистного Стужайлу не хотелось.
– Корову встречает.
Отчим, кряхтя и постанывая, поднялся на ноги. Сел на свою лавку, привалившись к стене. Я ушла в бабий кут, дождусь Марьяну там.
В сенях раздались торопливые шаги и в горницу забежала девушка. Как понимаю, моя младшая сестра, Настя. Выглянула из-за шторки, пытаясь разглядеть пришедшую. На ней был зелёный сарафан с красной вышивкой, светло-русые волосы собраны в свободную косу. Синие глаза, как у Стужайло смотрели холодно. Красивая, совсем не такая, как я. Кожа до того светлая, что казалась полупрозрачной, розовые губки, точно созданные для поцелуев. Круглое лицо с милыми ямочками на щеках. Такую увидишь, не забудешь.
– Отец, да в порядке ли ты? – подошла к отчиму сестра.
– Да, – ответил тот, криво ухмыльнувшись, – малость ногу зашиб. Пройдёт.
Настя улыбнулась, прошла в бабий кут, заметила меня.
– А ты чего без дела сидишь? – лицо её исказила высокомерная ухмылка, – чай не ночь, на печи валяться.
– Чай и ты мне не хозяйка, – парировала я, – матушка придёт, решит кому и чем заниматься.
Сестра растерялась, вышла, бросив вопросительный взгляд на отца, но тот сделал вид, что не услышал. Не дождавшись помощи, девица фыркнула, вытащила из-под лавки сундучок и принялась перебирать свои платья, ленты, рубахи.
– Волхвов в Перемилово видели, – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, – завтра к нам ждать надобно.
– Ты сундук тащить собралась? – злобно спросил Стужайло.
– Что же ещё? – удивившись, прервалась Настя.
– Сама ведь понесёшь! – рявкнул он, – дура-девка, долго ли пройдёшь с таким?
Сестра часто заморгала, на ресницах блеснули слёзы:
– Тятенька, да что с тобой?
– О тебе думаю, – пробурчал тот, – куда эдакую тяжесть девке? Собери узел, да не клади всего подряд. Чай не к оборванке идёшь, к колдунье великой. Босой и голодной тебя не оставит.
Тут и я прислушалась. Выходит, на полном довольстве будем. Хорошо. Не хотелось бы ещё о хлебе насущном переживать.
Сестра вздохнула так, что затрепыхались занавески на окнах, и принялась перебирать вещи заново.
Скоро и матушка подошла, таща в руках два ведра с надоем. Я поспешила ей на помощь. Парное, пахнущее сеном, молоко процедили через тряпицу, разлили по крынкам, часть спустили в подклет. Остальное Марьяна поставила на печь, не топившуюся летом.
Подхватив объёмный горшок, женщина
– Погоди, матушка. Я помогу тебе, – вышла вслед за ней.
Во дворе, за домом, была небольшая печурка, где готовили летом. Не топить же печь в жару. Там уже подходил пышный каравай. Марьяна споро поставила горшок на огонь, подвинула мне корзину с репой. Усевшись на лавку, принялась чистить овощи, попутно размышляя о том, что мне с собой взять. Очень не хватало нижнего белья. Я чувствовала себя голой без него, особенно сегодня, когда Стужайло только и стоило, что юбку задрать.
– Матушка, есть ли у нас какой отрез тонкой ткани?
– На что тебе? – Марьяна двигалась механически, как робот, в глазах ни одной мысли. Не по себе становилось от этого взгляда.
– Пошить кое-что в дорогу, Настя говорит, в Перемилово вохвов видели.
Женщина села ко мне на лавку.
– Вот и отпущу тебя, доченька, – взгляд её немного прояснился, – учись прилежно. Не возвращайся домой. Не даст тебе здесь жизни, – она ласково погладила меня по голове, – найду, что просишь. Побудешь последнюю ночку со мной и упорхнёшь, точно птенец. Останусь я совсем одна, – на этих словах она сникла, поправила прядку волос, выбившуюся из-под платка, и снова вернулась к печке.
Жалко стало её, пусть и не родная. Какая жизнь с этим боровом ждёт Марьяну?
– Как смогу, – сказала я ей тихо, подойдя к печке, – заберу к себе. Дождись только.
Надеюсь, там, в нашем мире, Марфа позаботится и о моих родителях. Поможет, если беда случится. Как она там, интересно? Освоилась хоть малость?
Марьяна обернулась, ласково улыбнувшись:
– Дождусь, доченька, коли, воля твоя.
Из-за угла выглянула Настя:
– Долго ещё возиться будете? Вечерять пора.
При всей её привлекательной внешности, характер у сестрёнки был не сахар.
– Иди, Настенька, на стол накрывай. Скоро ужинать будем, – отослала ей Марьяна.
Еда была не столь сытной, как днём. Каша на молоке, варёные овощи, хлеб. Когда мы поели, на небе уже отгорал закат. Марьяна вышла на улицу, закрывая ставни, а Настя зажгла лучину, что заменяла свечу, закрепив её в светец.
Как тут шить, когда и не видно ничего.
– Матушка, дай мне отрез, на улицу пойду, там светлее.
Марьяна протянула немного ткани.
Стужайло нахмурился:
– Не барыня, свечи жечь.
– Я и не просила, – бросила ему, выходя из избы.
Не мудрствуя лукаво, раскроила и собрала самые простые короткие шортики, благо шить любила с детства, вдела тесёмку вместо резинки. Полюбовалась на получившееся бельё. Не Франция, но прикрыть всё, что пониже спины, сойдёт. Сделала ещё пару штук, дошивая под светом звёзд. А вот бюстгальтер уже не успею. Придётся обойтись без него.
Когда вошла в дом, все уже легли. Храпел Стужайло на лавке, мерно посапывали Марьяна и Настя на полатях. Стянув сарафан, забралась рядышком с ними. Женщина сквозь сон обняла меня, укрыв лоскутным одеялом.