Невеста проклятого волка
Шрифт:
— Вы не беспокойтесь, айя Катерина, — Турей по-своему истолковала Катин озадаченный взгляд, — не смотрите что мал, сошьёт, как лучший мастер!
— А вы сами шьете себе обувь?
— Мы? Шьем. Вся семья наша — башмачники, и лавку держим, и на заказ обуваем. И сынок тоже, уже башмачник. Будете довольны, точно говорю, ещё несколько пар закажете. Айт вам велел и меховые сшить. Холодает, снег скоро ляжет.
— И что, в заговорённых башмаках точно не упадёшь? С обрыва, например?
— А как же, Айя, — серьёзно подтвердила Турей. — Не упадёшь. Только
— Не стану, конечно, — вздохнула Катя. — А платье? Ты и портниха?
— Да что платье? Каждая женщина шьет.
Она подошла к сыну, нагнулась, что-то ему сказала, водя пальцем по кожаной заготовке. А волчонок её выслушал, а потом, стрельнув глазами в Катю, пошептал что-то матери на ухо. Турей заулыбалась, тоже оглянулась на Катю и всплеснула руками:
— Вы хлеб ставьте, айя! Пора уже!
— Хлеб? — озадачилась та. — Но ты ведь принесла большую булку!
— Это чтобы днём не голодать. Но вам-то перед храмом надо хлеб испечь! Как же. Всегда пекут хлеб. И с собой возьмёте. Это же на счастье[N1]!
Сплошные сюрпризы. Попадись ей сейчас Данир, услышал бы много интересного! Хотя, конечно, добрый здравый смысл напомнил: Данир ушел, когда она спала. До рассвета. Им некогда было разговаривать. Но — разбудил бы, подумаешь! Зачем нужна спешка, почему нельзя отложить поход в храм — это уже другой вопрос. Зачем и, главное, как печь хлеб, если она не умеет — уже третий. Как вообще печь в этой печке? Не надо больше считать вопросы, они растут, как снежный ком.
Но ведь она согласилась. У здешней жизни есть свои правила, и печь хлеб — это не страшно. Это даже любопытно, если на то пошло. А об остальном можно поговорить.
— Турей, я не знаю, как печь хлеб. Подскажи?
— Как это — не знаете? — не поняла Турей.
— Никогда не пекла. Я только покупала хлеб. У нас его все покупают.
— Шутите, айя? Это где же такое несчастное место? — на лице женщины было самое искреннее недоумение.
— Турей, ну ведь вы башмаки людям шьёте, и их покупают, да? А если бы все шили сами?
— Так то ж башмаки! — она махнула рукой. — Учиться надо, руку набить, это непросто. А хлеб что? Мука, вода, закваска, соли добавить да чуть подсластить, если нравится. К тому же если бы башмаки нужно было жевать каждый день, то все бы умели, не сомневайтесь!
— С тобой сложно спорить, Турей! — рассмеялась Катя. — Хорошо, я поняла.
Бабушка иногда пекла хлеб. Это была её ностальгия по молодости, проведённой в глухой деревне, куда хлеб привозили раз в неделю, и то необязательно. Катю она научила только пирожки печь и булочки, а хлеб — зачем? За углом магазин. Во всяком случае, Катя представляла себе процесс. Тонкости — нет, а процесс в целом — более или менее. И потом, Турей перешивала подол у платья, волчонок Мих шил башмаки, а Кате заняться было нечем. Она отыскала в сундуке деревянную кадушку, похожую на гибрид бочки и тазика. Муку вчера принесла Турей, и закваску тоже — уже тогда можно было забеспокоиться, для чего! Соль, мёд есть. Сахар волки в хозяйстве
Катя переобулась в кроссовки, которые, увы, не заговорённые, и взяла ведёрко.
— Я за водой схожу, Турей. Не беспокойся, со мной опять волчица пойдёт, — почему-то она в этом даже не усомнилась.
— Куда? — Турей так и подскочила. — Что, воды мало? Бестолковая я, надо же было сразу принести. Нет, айя Катерина, вы не пойдёте. Я сама на ручей схожу.
— Тогда и я с тобой. Узнаю заодно, где тот ручей.
— Нет, айя! — заволновалась женщина. — Не пойдёте вы! А если упадёте? Вы к нашим горам непривычны. А голова закружится? Что я айту Даниру скажу! Нет, и не думайте!
Она выдернула у Кати из рук ведерко и умчалась — быстрее, чем та начала возражать. Мих хихикнул и ниже склонился над работой. Посоветовал:
— Да не надо с матушкой спорить, айя. Я точно знаю, я пробовал!
— Хорошо, не буду спорить, — согласилась Катя, тоже развеселившись.
Странная у них, что ни говори, субординация. Леди и служанка, вроде бы, точнее — айя и служанка, смысл как будто тот же, но эта служанка вертит леди как знает, ещё и покрикивает.
Что ж, кто может, тот и вертит. Катя пока не может, так что лучше ей ещё какое-то время сидеть ровно и дышать глубоко.
— Там есть сыр и мясо, — сказала она, — не хочешь пожевать, а, Мих?
— Очень хочу, айя, — безо всяких вежливых виляний согласился мальчик.
Ну конечно, чтобы здоровый мальчишка в этом возрасте и на свежем воздухе не хотел есть?! А тут ещё и волк. А воздух в этих горах чудесный, свежий и вкусный, и аппетит от него разгорается зверский… волчий, вот именно.
Катя соорудила из хлеба, сыра и мяса по солидному бутерброду — ах, сюда бы ещё помидоров! — вернулась к Миху.
— Руки мыть будешь?
Тот только заулыбался, отложил работу, с поклоном взял угощение и сразу впился в него зубами. Катя тоже принялась есть. Между делом спросила:
— Ты видел сегодня айта Данира, Мих? Он к вам приходил, да?
— А как же, — закивал тот. — До свету ещё.
— Ну да. Распоряжения оставить. Как бы он в волчьем облике это делал?
— Да обычно, — удивился Мих. — У нас по-волчьи все почти понимают. Чтобы нормально поговорить — это мало кто, а поймут — это запросто. Чтобы поговорить, лучше перекинуться, конечно. У волков ведь глотка другая. Но все равно можно.
Не то чтобы Катя очень удивилась — она ведь слышала уже эти «разговоры» с волками. Но уточнила:
— И что, обо всём поговорить можно? Совершенно обо всем?
— Почти, — кивнул мальчик. — Что-то далекое от волчьей жизни сложно объяснять. Математику — очень сложно. Грамматику — почти невозможно. Географию — можно, но исподволь. А про лес, и как охотиться, и где дичь, и где что растёт, куда идти, где встречаться — это запросто, волчий язык для этого и есть. Дикие волки, лесные братья, об этом обычно и говорят.