Невеста с миллионами
Шрифт:
— Я хочу еще раз обратить ваше внимание на то, что вам не уйти от ответа, если вы меня убьете, — сказал Эдмон. — К концу года наши воины будут в Чиуауа и вспомнят о своем вожде, которого вы погубили без всякого основания!
Тонкие губы Вильгамену скривила насмешливая улыбка. Эдмону стало ясно, что договориться с этими людьми невозможно — доводы разума были не для них. Поэтому он решил не тратить больше слов.
— Развяжите мне руки! — потребовал он. — Как я стану сражаться, если руки у меня затекли?
По знаку вождя старик переводчик освободил Эдмона от последних пут, которые оставались еще на его теле. Молодой капитан принялся растирать руки, чтобы
Впрочем, не предпринять ли ради Инес последнюю попытку к примирению? Теперь, когда его судьба решена, можно сбросить маску.
— Я знаю пленников, которых увел с собой Вильгамену, — сказал он. — Мне довелось слышать разговор об этом деле в Пресидио-дель-Норте. Почему Вильгамену не начать переговоры с белыми людьми? Белые люди будут рады вновь обрести свою сестру и отдадут за нее деньги, оружие, припасы для ружей, огненную воду и одеяла.
— Так ты все-таки был шпионом! — воскликнул Вильгамену, потеряв самообладание.
— Нет. Я говорил с белыми людьми в пресидио. Тогда они ничего не требовали, кроме мира с Вильгамену. Как случилось, что вы дважды поднимали друг против друга оружие и теряли своих воинов, вместо того чтобы обменяться словами мира?
— Твои братья подняли оружие первыми, — мрачно заметил Вильгамену. — Ты ответишь за это! Остальные пленники умрут вслед за тобой — никакого выкупа мне больше не нужно!
Глаза вождя вспыхнули мстительным огнем. Увидев это, капитан перестал сомневаться, что именно сейчас Вильгамену высказал свое истинное намерение.
— Если ты мне позволишь выступить посредником, я уверен, что сумею все уладить наилучшим образом, — сказал Эдмон, рискнувший еще раз попытать счастья. А поскольку Вильгамену помедлил с ответом, словно размышляя, капитан добавил: — Я напишу письмо вождям бледнолицых. Ничего не предпринимай, пока я не получу ответа.
— Нет! — запальчиво вскричал вождь. — Кровь Текау и Лилигары взывает к мести, нужно умиротворить их души. Твои белые братья собираются похитить у меня пленников без всякого вознаграждения, они хотят обмануть надежды Вильгамену… но будут сами обмануты. Раз уж Вильгамену не удалось освободить своего отца, пусть все пленники умрут!
— Но ты забываешь, что освобождение твоего отца зависит не от белых, а от мексиканских вождей в Чиуауа и Мехико, — горячо возразил Эдмон. — Однако заступничество белых может стать очень важным для тебя и твоего отца. В крайнем случае они могут устроить ему побег.
— Вы все — лжецы! У вас раздвоенный язык, словно у змей! — вскричал Вильгамену. — Красному человеку не пристало слушать ваши слова — вы его обманете! Я мог бы приказать замучить тебя до смерти как шпиона, но я не нарушу слова. Ты должен защищать свою жизнь.
Старик индеец дал знак Эдмону двигаться вперед. Все доводы капитана в пользу примирения были исчерпаны. Больше говорить было не о чем. Он понял истинную причину. Вильгамену, стремившийся, естественно, решить дело полюбовно, оказался по чьей-то оплошности втянутым в кровавую стычку — кто-то из краснокожих или людей Альфонсо поторопился открыть огонь, завязалась схватка, и теперь между обеими сторонами стояли тени погибших, препятствуя примирению.
Эдмон зашагал в направлении, которое указал ему старик, и вскоре очутился на открытой площадке у северного конца деревни. Выяснилось, что деревня больше, чем он до сих пор считал. Здесь он увидел пять приготовленных костров, на которых лежало пять трупов погибших индейцев — вероятно, тех, кто был убит прошлой ночью. Около них
Посередине площадки был установлен столб, украшенный на вершине и по бокам пучками перьев. К нему были прикреплены два кольца: одно — внизу, у самого основания, а второе — приблизительно на высоте четырех футов от земли. Рядом лежали два блестящих томагавка. Эдмон догадался, что один из боевых топоров предназначен для него.
Его и в самом деле тотчас подвели к столбу и прочными кожаными ремнями привязали левую руку и левую ногу к кольцам, однако сделали это с таким расчетом, чтобы он имел возможность немного передвигаться. Правая рука и правая нога капитана оставались совершенно свободными.
Со странным чувством рассматривал Эдмон томагавки, которые, казалось, тоже смотрели на него своими блестящими лезвиями. Никогда прежде он не держал в руках такого оружия и, разглядывая его, уже прикидывал, как бы половчее орудовать им, чтобы отразить нападение соперника.
Впрочем, он предполагал, что и более молодое поколение индейцев не имеет особых навыков в таком поединке, ибо огнестрельное оружие уже начало вытеснять холодное.
— Со сколькими красными людьми мне предстоит сражаться? — поинтересовался он у переводчика.
— С одним, — ответил старик. — Ты вправе выбрать любого среди тех, кого здесь видишь. Правда, твоим соперником не может быть старый или больной индеец.
«С одним!» — повторил про себя Эдмон, непроизвольно вытягивая правую руку — у него была сильная мускулистая рука, ибо молодой парижанин с детских лет страстно увлекался фехтованием и, говорят, не знал себе равных в этом искусстве.
Тут кровь бросилась ему в лицо. Он увидел приближающихся пленников. Первой шла Инес. Правда, лицо ее было закрыто, но он узнал ее по походке. Увидев, что он привязан к столбу, она оторопела, но тут же справилась с собой и, ускорив шаги, подошла ближе. Вслед за тем она отбросила назад покрывало с двумя отверстиями для глаз и устремила на Эдмона взгляд, проникший в самую его душу. Затем подошла к Вильгамену и громким голосом, очень серьезно и в то же время бойко заговорила с ним на его родном языке. Слушая ее, вождь не смог скрыть некоторого смущения и робости. Все его упрямство куда-то исчезло, и он нередко опускал глаза. В ответ он иногда произносил несколько слов. Но в конце концов заговорил довольно запальчиво и, казалось, сердито. Его тирада длилась никак не меньше минуты. Инес, выслушав Вильгамену, повернулась к своему возлюбленному.
— Он настаивает на единоборстве! — едва слышно сказала она по-французски. — Твоей смерти, Эдмон, я не переживу… виной всему я сама… моя опрометчивость…
— Не отчаивайся, дорогая Инес! — вскричал Эдмон. — У меня крепкая рука. Никому не одолеть меня, потому что я буду сражаться у тебя на глазах…
— Нет, нет, я этого не вынесу! — воскликнула она. — Я сама брошусь под этот смертоносный топор…
— Не забывай меня, если мне суждено погибнуть! — попросил капитан. — Но не бойся раньше времени. Сражаться мне предстоит всего с одним краснокожим… Постой! — обратился он по-испански, осененный внезапной мыслью, к переводчику. — А если я убью красного человека, могу я быть уверен, что из мести вы не разорвете меня на куски?