Невеста тирана

Семенова Лика

— В прошлый раз он тоже был с тобой?

Джулия покачала головой:

— Нет.

Казалось, его лицо помрачнело, но Джулия побоялась что-то спрашивать. Какая теперь разница? Они замурованы в гроте, и выход отсюда только один — через вереницу потайных ходов. Но радовало то, что он точно есть.

Фацио снял висящий на крюке фонарь, толкнул приоткрытую дверцу и вошел в помещение со скамьей. Джулия последовала за ним. В подземелье ничего не изменилось — те же лесенки, те же незапертые двери. Лапушка спокойно сидел на руках, лишь беспрерывно тянул шею, озирался и нюхал воздух.

Может, пытался почуять мышей?

Джулия не выдержала молчания, все же спросила:

— Что это за ходы?

Фацио не оборачивался:

— Когда-то был черный ход. Снаружи причаливали лодки с провиантом. Складировали в том помещении внизу. Сверху спускалась лебедка, чтобы поднимать грузы. Но я этого не видел, это было очень давно.

— Но разве нельзя спуститься в это подземелье сверху? Из вашего подвала? Зачем мы шли снаружи?

Фацио остановился и повернулся. Свет фонаря ударил по глазам:

— Не пустит.

Джулия нервно погладила Лапушку:

— Кто не пустит?

Фацио тяжело выдохнул:

— Ты не должна была идти со мной.

— Но тогда вам бы не открылся грот.

Он промолчал. Развернулся и продолжил путь.

За следующей дверцей оказался тупик. Джулия с ужасом огляделась, посмотрела на Фацио:

— Тупика не было. Ни развилок, ни разных дверей. Был лишь единственный путь.

Лапушка забеспокоился, будто чуял беду. Спрыгнул с рук и принялся все обнюхивать. Фацио лишь наблюдал за ним. Зверек остановился у одной стены и стал жадно и шумно вынюхивать камни. И прямо на глазах проявилась железная решетка, едва-едва припудренная мерцающей синевой.

Джулия похолодела, нервно сглотнула сухим горлом:

— Такого не было…

Фацио лишь стиснул зубы и протянул руку:

— Пошли.

Теперь путь неумолимо вел вниз, и каждая ступенька наполняла Джулию ужасом. Вместо того, чтобы направляться к выходу, они углублялись. Она изо всех сил стискивала ладонь Фацио, боясь даже на мгновение разжать пальцы. Оставалось лишь молиться.

Вдруг в одном из переходов Лапушка резко подпрыгнул, кинулся к Джулии и дернул за юбку. В то же мгновение Фацио отшвырнул ее и навалился сверху. Джулия зажмурилась от ужаса, лишь услышала грохот падающих камней, а нос наполнился мелкой пылью, заставляющей прокашляться.

Фацио с трудом поднялся, подал ей руку:

— Ты цела?

Она кивнула:

— Да. А вы?

— Все хорошо.

Джулия подползла к непогасшему фонарю, подняла его, осматриваясь:

— Лапа! Лапушка!

В воздухе еще клубилась мелкая пыль. Не заметив зверька, Джулия вскочила и кинулась к завалу, чувствуя, как обрывается сердце:

— Лапушка! — она обшаривала камни, заливаясь мгновенно выступившими слезами. — Лапушка! Где ты, маленький? Лапа!

Фацио неожиданно мягко тронул ее за плечи, вынуждая подняться:

— Не плачь. С ним ничего не случилось, я уверен.— Он коснулся теплыми губами ее виска. — Я сам посмотрю. Этот зверь не так прост, чтобы бездарно погибнуть под камнями. Ты слышишь?

Джулия лишь вцепилась в его рукав и зарыдала, уткнувшись лбом в плечо. Фацио обнял ее, прижал к себе. Джулия хотела верить его словам. Хотела довериться и быть просто слабой, пока

он рядом. Какое странное чувство — ощущать эту опору…

Фацио взял фонарь и принялся разгребать камни, обернулся:

— Он здесь!

Джулия похолодела, тут же подскочила и с облегчением увидела, как в прорехе между камнями показалась сияющая острая мордочка. Лапушка легко юркнул через образовавшийся лаз и с невозмутимым азартом принялся обнюхивать стену, не обратив на Джулию никакого внимания. Фацио проводил его напряженным взглядом.

А Джулия никак не могла прийти в себя. Смотрела на деловитого Лапушку и все еще рыдала. Фацио обнял ее, прижал к себе и просто молчал, будто понимал, что так будет лучше. И впрямь стало лучше. Спокойнее. Она больше не боялась Фацио, как прежде. Тем более теперь, когда они оказались здесь отрезанными от внешнего мира. Будто одни в целом свете.

Она чувствовала, как Фацио напряжен. Как тяжелеют руки, как срывается дыхание. Она и сама прижималась к нему и боялась теперь только одного — что он исчезнет, оставив ее в одиночестве. Казалось, они уже когда-то вот так же стояли вместе. Давным-давно. В прошлой жизни… в чужом пересказе… А, может, во сне или в самых тайных мечтах.

Фацио вновь коснулся губами ее виска:

— Почему ты пошла за мной? — слова сорвались едва различимым горячим шепотом. Даже его голос был каким-то другим. Обволакивающим и нежным.

Джулия молчала, пытаясь измыслить какое-то оправдание, но с ужасом понимала, что его просто нет. Она не знала, не могла назвать причину. Это было так естественно в ту минуту, будто другого варианта попросту не существовало. Она не могла не шагнуть за ним.

Фацио ждал ответа, она это чувствовала. Но какой ответ она могла дать? Джулия спрятала лицо, вновь уткнувшись в его пахнущую кожей куртку:

— Я не хотела, чтобы мои труды были напрасны…

— Труды?

Она смущенно улыбнулась и все же подняла голову:

— Я спасла вас, сеньор. Ведь это значит, что крупица вашей жизни все же принадлежит мне…

Джулия невольно залилась краской от этих слов, потому что в это мгновение они прозвучали совсем иначе. Будто совсем не о том. И одновременно о том самом…

Фацио тронул ее щеку, не позволяя отвернуться. Его взгляд стал мягким, бархатным, ласковым и теплым.

— Не крупица… Вся моя жизнь принадлежит тебе, Джулия Ромазо.

Он склонился и коснулся губами ее губ. Джулия закрыла глаза, и твердь словно ушла из-под ног. Не осталось ничего, даже камней вокруг. Казалось, они стояли под открытым небом на вершине утеса. Обдувал прохладный свежий ветер, далеко внизу плескались волны, над головой вскрикивали чайки. А вокруг порхали сотни бабочек, щекотали маленькими невесомыми крыльями. Ощущение полета, слепящего света. И странного щемящего невиданного счастья. В прошлый раз было не так. Сейчас же казалось, что они оба имели равное право на этот поцелуй, оба хотели его и оба вкладывали в него нечто большее, чем простое желание. Это было чем-то совершенно особенным, не требующим объяснений и обоснований. Естественным, как вздох. Время будто остановилось, а то, что происходило вокруг, просто перестало иметь какое-либо значение.