Шрифт:
Глава 1
— Итак, ты выйдешь замуж за Густава Октавиана Третьего, и это не обсуждается.
От ужаса мурашки бегут у меня по спине.
Я забываю, как дышать. Смотрю во все глаза на мать с отцом.
— Это что, шутка такая?! — лепечу я, переводя взгляд с одного лица на другое.
Но, кажется, они вполне серьезны.
Мать поджимает подкрашенные губы. Она пьет утренний чай мелкими глоточками, стараясь не повредить макияж.
Ее лицо набелено, как
Волосы собраны в прическу, похожу на морскую пену в шторм.
И тоже присыпаны белой пудрой.
Новое платье из нежно-розового шелка блестит на солнце.
— Мама, — лепечу я еле ворочающимся языком.
А сама просто застываю от ужаса.
— Что «мама»? — огрызается она. — Сегодня он придет на смотрины. Будь с ним повежливее!
Прячет взгляд.
А у самой щеки и уши пылают. Это видно даже через три слоя белил.
— Ты уже взрослая, — продолжает она сухо и холодно. — И должна разделять тяготы семьи. Мы разорены. И иного способа поправить наше положение нет. Он обещал довольно кругленькую сумму, если ты согласишься стать его женой.
— Нет иного выхода?! — кричу я. — Только меня продать, как корову?!
— Что за выражения, юная леди! — грохочет отец.
Но после той новости, которую они мне сообщили, его гнев мне не страшен.
Самое страшное со мной уже произошло.
Они отдают меня этому… Октавиану!
Я видела его всего пару раз.
И только однажды говорила с ним.
А еще один раз подала ему платок, чтоб он смог утереть красную сопливую физиономию.
Густав Октавиан — баронет. Не самый знатный человек в округе, но определенно самый богатый.
А еще он безумен, как мешок с кошками.
У него невероятно уродливое, ненормальное лицо. Глаза расширены, словно он падает в пропасть и таращит их изо всех сил.
Он пускает слюни и сопли. Остатки рыжих волос обрамляют его блестящую лысину.
А когда он отрывает насекомым лапки, его обрюзгшие щеки трясутся от злобной радости.
И, думаю, насекомыми он не ограничивается.
Просто на балу, где я застала его за этим занятием, не было мышек и лягушек, чтоб как следует развлечь баронета.
Единственный опекун Густава Октавиана — его отец. Старенький, как позапрошлый век. И такой же полубезумный, как сын.
Только Густав не притворяется добреньким. У него для этого мозгов маловато.
Папаша баронета Густава Третьего хихикает невпопад, часто потирает ручки и повторяет что мечтает о внуках.
А иногда, когда никто не видит, норовит облапить девиц за зад.
…И этим двум извращенцам в дом меня собираются отдать мои родители?!..
— Да он же задушит меня в первую брачную ночь! — со слезами на глазах лепечу я. — Только затем, чтоб послушать, как я пищу!
Если Густаву взбредет
Боюсь, он будет присутствовать, тихонечко сидя в углу, хихикая и потирая ручки.
— Не преувеличивай, — безразлично отмахивается от меня мать. — Ну, помнет немного… Может, поколотить чуток. Но первые брачные ночи никому еще радости не приносили. Таков женский долг — подарить себя на радость мужу.
— Я прекрасно знаю, какую радость должна принести жена своему мужу! — кричу я. — Но речь идет об убийстве!
— Ты слишком нервна, — произнес отец.
И тоже спрятал взгляд.
— Да что вы несете такое! — взвилась я. — Опомнитесь! Вы получите деньги за свое согласие, а я?.. Что я получу?! Мне-то зачем это надо?
— Ты получишь самого богатого мужа в округе, — произнес отец.
— Неблагодарная! — фыркает мать.
— Если так хочешь богатства, то сама и выходи за этого… Густава!
— Как ты смеешь так разговаривать с матерью, паршивка!
— Я паршивка?! Позвольте вам напомнить, что разорились-то вы! Это ваша страсть к азартным играм и скачкам довела нас до нужды! Это вы промотали состояние! Так почему за ваши грехи должна расплачиваться я?
— Нет, это невозможно! — воскликнула мать, подскакивая.
Она ставила на скачках больше отца. И проигрывала тоже больше него.
В карты она тоже любила играть. В салонах только этим и занималась.
Но играть она не умела. Ее игра — все равно что перья из веера выщипывать и ими крыть козырей.
Словом, праздный образ жизни быстро привел моих родителей к разорению.
Сначала они распродавали драгоценности, потом мебель.
Время от времени отец пытался отыграться.
И иногда в его руках появлялись деньги. Но очень ненадолго.
Теперь, стало быть, и до меня дошла очередь.
Продадут меня как золоченую раму.
Мать встрепенулась.
— Вы слышите?! — закричала она взволновано. — Приехал, приехал! Он приехал!
От волнения она даже чашку мимо блюдца поставила.
— Эстелла! — задыхаясь, зашептала она, подскочив. — Что ты сидишь?! Давай, давай, поднимайся! Приведи себя в порядок, волосы поправь! Горе ты мое! И улыбайся, все время улыбайся!
— Да с чего мне улыбаться?! — возмутилась я. — Не пойду я за Густава!
Мать тотчас прекратила суетиться и глянула на меня.
Глаза у нее были какие-то мертвые.
Она всегда так смотрела, когда проигрывала.
Или когда не играла слишком долго.
Ее словно сжигало изнутри. Пожирало ненасытное желание развлечений.
Она словно высыхала от голода и жажды.
И я поняла, что она скорее пожертвует мной, чем упустит возможность получить деньги и утолить свою жажду.