Невеста войны. Против «псов–рыцарей»
Шрифт:
– Гости! Кто их звал?
– Ты что?
– Не ходи, Саша. Так ведь хорошо живем, спокойно, сынок вон растет, да еще будут…
Он попробовал объяснить, уже хорошо понимая, что бесполезно:
– Сашенька, я не просто князь, я воин, мое место с дружиной.
Княгиня поджала губки, раньше это действовало безотказно, но сейчас муж только вздохнул. Все же укладываясь, она чуть обиженно спросила:
– Неужто пойдешь, Саша?
– Пойду! – отрезал тот, отворачиваясь на бок.
– Гордости у тебя нету! – вспыхнула княгиня и дождалась, назвал-таки ее дурой!
От владыки не укрылось, что меж князьями
– Ты, княже, не серчай на нее. Ее удел детей рожать да пестовать, не всем для мужей помощницами быть.
Потом он показывал владыке, что успел сделать в Переславле. Подремонтировали, сколько смогли, церкви, освятили заново, чтоб духу в них поганого Батыева не осталось, стена крепостная новая выросла, куда крепче прежней, мост новый, пристань для лодок на Плещеевом озере, чтоб рыбакам не страдать… Это была, кроме монастыря и церквей, особая гордость Александра Ярославича. Он поспешил пристань не хуже новгородской сделать. Преуспел в том, леса вокруг столько, руби не вырубишь, потому не жалели. Богатая земля Переславльская, пожалуй, богаче Новгородской будет. Одно худо – стоит город вдали от дорог, закрылся, заслонился от остальных лесами. Князь вздыхал, не помогли те леса от Батыя заслониться, не спасут и от других набежников. Он твердо знал, что против охочих до чужих жизней и добра помогают только меч да умение биться.
Снова зашел у них разговор о том, чем грозит нападение немцев и чем они страшнее даже татар.
– Знаю, что Батыевы люди жгут и казнят почем зря всех, кто сопротивляется. Но они в веру свою не обращают. А для рыцарей все, кто не в их вере, поганые язычники, потому их или убить надо, или крестить по-своему.
Александр вздохнул:
– Знаю, что меня папа Григорий еретиком прозвал, велел первому голову рубить, если поймают. А хуже того, на костре жечь, как многих даже в Юрьеве и Копорье сжигали.
– Вот того и боюсь. Тяжел гнет насилия над телом, а над душой еще тяжелее. Душу погубить, с чем человек останется?
– Отче, позволь спросить?
– Говори, сын мой. – Спиридон с лаской смотрел на молодого князя. Очень уж ему нравился Александр, если бы новгородцы сами не решили его заново просить на княжение, вышел бы на вече к вольному городу, сказал свое слово в защиту умного, хотя и молодого князя.
– Новгород готов ополчение собрать, со шведами вон как со мной бился, а Псков что же? Неужто им немецкого кнута хочется? Что же они так под рыцарей выю гнут?
– Тут не все так просто. Псков от немцев крайний, у них Юрьев под боком, все время помнить об этом приходится. Чуть что, мы пока дойдем, а немцы тут как тут. Есть такие во Пскове, кто лучше миром с немчурой жить стремиться, чем рать держать. В том плохого нет, если бы на том и кончилось. Но не понимают глупые, что немец долго разговоры говорить не станет, немного погодя город под себя возьмет, тогда и взвоют.
– Так что же, Псков рыцарям отдавать?
Над куполами собора с карканьем кружили вороны. Недолюбливал князь ворон, и чего им просто не летается? Казалось, бесконечное карканье предвещает какую-то беду. Архиепископ тоже поморщился на галдящих птиц:
– Вот разорались! Псков рыцарям отдавать
Александр успел вставить:
– Ну уж этого им не видать!
– Хорошо бы, – усмехнулся Спиридон. – Но начинать, ты прав, с Копорья нужно. Сначала Новгородские пятины освободить. Водскую волость вернешь, потом можно и за остальное браться.
Вороны угомонились, но стоило отойти, как разорались снова.
Долго засиживаться в Переславле не стали, так можно и в распутицу попасть. Тем более сначала отправились во Владимир-на-Клязьме. Вот Владимир оправился от беды быстрее, чем даже Переславль, понятно, здесь великий князь Ярослав Всеволодович живет.
Великий князь встретил строго, просьбе усмехнулся:
– Давно ли мне грамоту слали, чтоб не судил и судей не давал?
Архиепископ попросил примирительно:
– Не серчай, князь, на новгородцев. Виноваты, в том и каемся. Челом бьем, отправить княжить Александра Ярославича.
– Его гнали? Его и просите! А князя Андрея Ярославича прочь погоните? Он перед вами в чем провинился?
Трудный вопрос задал великий князь Владимирский, очень трудный. Хотят новгородцы Александра Ярославича, а княжит его брат.
– Князю Андрею Ярославичу мы уж сами объясним, он поймет. Не обидим князя.
Ярослав Всеволодович повел рукой:
– Александр, тебе решать.
Тот чуть задумался. Ждали новгородцы, несколько дней назад свою просьбу сказали князю, согласился, если отец не против, а теперь вдруг передумал. Вон как размышляет…
– В Новгороде князь Андрей Ярославич. Если ему будет нужна помощь, я помогу. А нет, так домой вернусь.
Ему совсем не нравилось, что придется отбирать власть у брата, хотелось только помочь Новгороду. Конечно, князь Андрей обиделся и на новгородцев, и на отца, и на брата, который такой замечательный, что его требуют на княжение.
Как ни старался отец, великий князь Ярослав Всеволодович, чтобы не было у одного сына обиды на другого, не вышло. Эта обида через много лет принесет беду Руси, приведя на нее Неврюеву рать.
– Жену с собой ли возьмешь, или у нас оставишь?
Не успел князь Александр ответить, как новгородцы вдруг вспомнили:
– Княже, мы для тебя терем Городищенский подновили! Вот ведь, за разговорами и забыли сказать!
Александр расхохотался:
– Ну, тогда поеду! В новый терем как не поехать?
Но не только молодая княгиня поехала вслед за мужем обратно в Новгород, и княгиня Феодосия тоже решила проведать могилу старшего сына.
Терем действительно подновили, хорошо сделали, стараясь для любимого Ярославича, но жить в нем князю было просто некогда. Радуясь, что вместе с ними приехала княгиня Феодосия, он оставил жену на попечении матери, а сам полностью окунулся в дружинные и ополченческие дела. Домой возвращался только поздно ночью, вставал и уходил с рассветом, как и привык. Александра видела мужа только спящим, не звал он ее ясынькой, не гладил подолгу светлые волосы, не расплетал перед сном косы своими сильными, ласковыми руками, не нес на ложе, а засыпал, едва голова касалась подушки. Тосковала Александра, ей стало казаться, что муж разлюбил, раз все время дружине отдает. Понимала, что так надо, но ведь и раньше ополчением занимался и для нее время находил?