Невидимые академики / Unseen Academicals
Шрифт:
– Но он любил футбол!
– И что? Какой в этом смысл? Столлопы любят футбол. Энди Шэнк любит футбол! А толку-то? Сколько раз ты видела мяч в игре, не считая сегодняшнего дня? Готов поспорить, нисколько.
– Ну, ты прав, но причём здесь сама игра?
– Ты хочешь сказать, будто футбол не имеет отношения к футболу?
Гленде захотелось, чтобы у неё было приличное образование, или, за неимением такового, хотя бы какое-то образование. Но она не собиралась сдаваться.
– Дело в общности, - сказала она. – В том, как ты становишься частью толпы. В общих речёвках. Во всём вместе.
– Полагаю, мисс Гленда, - сказал Орехх со своей постели, - данные явления описаны в книге Троузенблерта "Der Selbst uberschritten durch das Ganze" .
Они снова взглянули на него, разинув рты. Орехх открыл глаза и уставился в потолок.
– Одинокая душа, которая пытается стать частью целого, и даже, вероятно, более того. Перевод В. Е. Г. Доброноча, озаглавленный "В поисках целого", очевидным образом неточен, он допустил вполне понятную ошибку, переведя bewutseinsschwelle как "стрижка".
Трев и Гленда посмотрели друг на друга. Трев пожал плечами. С чего им начать?
Гленда кашлянула.
– Мистер Орехх, ты жив, мертв, или как?
– Жив, спасибо большое, что спросили.
– Я видел, как тебя убили! – воскликнул Трев. – Мы бежали всю дорогу до больницы!
– Ох, - ответил Орехх. – Я ничего не помню, извините. Кажется, диагноз оказался ошибочным. Я прав?
Они снова переглянулись. Трев пострадал сильнее. Когда Гленда сердилась, её взглядом можно было резать стекло. Но Орехх действительно был прав. Трудно спорить с человеком, который утверждает, что не умер.
– Гм, а потом ты вернулся сюда и слопал девять пирогов, - сказала Гленда.
– И они, похоже, пошли тебе на пользу, - добавил Трев с нервозной весёлостью в голосе.
– Но я не могу понять, куда они поместились, - закончила Гленда. – Они очень сытные.
– Вы сердитесь на меня, - перепугался Орехх.
– Эй, эй, остыньте, - вмешался Трев. – Слушай, я страшно перенервничал, уж поверь. Но никто не злится, понял? Мы твои друзья.
– Я должен вести себя прилично! Я должен всем помогать! – Орехх твердил это, словно мантру.
Гленда взяла его за руки.
– Слушай, я не злюсь из-за пирогов, правда. Мне нравятся мужчины с хорошим аппетитом. Но ты должен рассказать нам, что не так. Ты сделал что-то, чего нельзя было делать?
– Я должен стать полезным, - сказал Орехх, осторожно освободив свои руки и не глядя ей в глаза. – Я должен быть приличным. Я не должен лгать. Я должен увеличивать свою ценность. Спасибо за вашу доброту.
Он встал на ноги, прошёл в дальний конец подвала, взял корзинку свечей, вернулся обратно, включил свой оплывательный вентилятор и начал работать, не обращая больше внимания на Трева и Гленду.
– Ты понимаешь, что творится у него в голове? – шёпотом спросила Гленда.
– В молодости он семь лет был прикован к наковальне, - ответил Трев.
– Что? Это ужасно! Кто-то очень жестоко поступил с ним!
– Или очень сильно не хотел, чтобы он вырвался на свободу.
– Порой всё не так, как выглядит, мистер Трев, - сказал Орехх, не отрываясь от своей лихорадочной работы. – Акустика здесь очень хорошая, кстати. Ваш отец любил вас, правда?
– Чё? – лицо Трева покраснело.
–
– А ну перестань так говорить о моём отце!
Гленда взяла Трева за руку.
– Всё в порядке Трев, всё нормально. Он же задал вполне обычный вопрос, никаких гадостей.
– Но вы ненавидите его, потому что он оказался обычным смертным, когда скончался, лёжа на мостовой, - продолжал Орехх, вынимая из корзинки очередную свечу.
– А вот это было действительно гадко, - сказал Гленда.
Орехх её проигнорировал.
– Он подвёл вас, мистер Трев. Умерев, он оказался для маленького мальчика не богом, а всего лишь простым человеком. Но на самом деле это не так. Каждый, кто хоть раз ходил на футбол в этом городе, слышал о Дэйве Вроде. Если он глупец, тогда каждый мужчина, взобравшийся на высокую гору или переплывший стремительный поток, тоже глупец. Если он глупец, тогда глупец и тот, кто впервые попытался приручить для людей огонь. Если он глупец, тогда глупец и тот, кто первым попробовал устрицу… хотя, должен заметить, учитывая разделение труда в обществе охотников и собирателей, это, скорее всего, была женщина. Можно сказать, что лишь глупец согласится по своей воле вылезти из кровати. Однако после смерти некоторые "глупцы" начинают сиять, словно звёзды, и ваш отец, несомненно, таков. После их смерти люди забывают о глупости и помнят лишь яркое сияние. Вы ничего не могли поделать. Вы не могли остановить его. А если бы могли, он не был бы Дэйвом Вроде, человеком, чьё имя стало синонимом футбола для тысяч других людей. – Орехх очень осторожно опустил в корзину аккуратнейшим образом оплывшую свечу и продолжал: - Подумайте об этом, мистер Трев. Не будьте столь упрямы, упрямство это лишь слегка замаскированная глупость. Используйте свой интеллект. Я уверен, что мои слова помогут вам.
– Это всего лишь слова! – горячо заспорил Трев, но Гленда заметила слёзы на его щеках.
– Пожалуйста, обдумайте их, мистер Трев, - сказал Орехх и добавил: - Я оплыл целую корзину свечей. Вот это ценность.
Он явно успокоился. Десять минут назад Орехх нервничал, буквально дрожал от волнения, без конца повторяя свои мантры, словно твердил урок для учителя. И вдруг все изменилось, он стал собран и хладнокровен.
Гленда переводила взгляд с Орехха на Трева и обратно. У Трева отвисла челюсть. Она его за это не винила. То, что Орехх сказал своим тихим спокойным голосом, звучало не как мнение, но как истинная правда, поднятая из каких-то чистых глубин, словно прозрачная вода из колодца.
Молчание нарушил Трев. Он говорил хрипло, словно загипнотизированный.
– Когда мне было пять, он подарил мне свою старую куртку. Она была, как плащ, такая засаленная, что не пропускала воду… - он замолчал.
Через минуту Гленда слегка толкнула его.
– Он застыл, - сказала она. – Твёрдый стал, словно деревяшка.
– Кататония, - констатировал Орехх. – Он ошеломлён чувствами. Надо его уложить.
– Здешние матрасы просто хлам! – заявила Гленда, озираясь в поисках альтернативы холодному каменному полу.