Невидимые бои
Шрифт:
— Ваша фамилия?
Она почему-то не назвалась, только сказала, что живет на Большой Пушкарской, а звонит с улицы Герцена.
Голов попросил подождать у телефона и доложил о звонке ответственному дежурному. Получив указание, он договорился с незнакомой о встрече на улице Герцена, около «Астории».
Через пятнадцать минут по Литейному мчалась «эмка». Впереди, рядом с шофером Васей Алексеевым, сидел Голов. Вот Невский, не видно ни души. Доехали до угла улицы Толмачева, шофер вдруг резко затормозил и крикнул: «Смотрите!» Прямо перед машиной стояла девочка. Закутанная в платок,
Голов и шофер выскочили из машины. Девчушка плакала и, показывая на улицу Толмачева, повторяла одно и то же: «Ба-ба!» А у водосточной трубы, на тротуаре, сидела, прислонясь к стене, старая женщина.
Голов подошел к ней — старушка была мертва. Алексеев дал девочке черный сухарь. Она схватила его обеими ручонками и стала жадно грызть.
Чекисты посадили девочку в машину, успокоили. Она назвалась Таней Мальцевой. Из невнятного детского рассказа они поняли, что Таня с бабушкой Ксюшей остались в квартире одни: все остальные умерли. Сегодня бабушке стало плохо, они вышли на улицу. «Баба» села отдохнуть и больше не поднялась. Таня рассказывала это всхлипывая. Ее голосок звучал тише и тише, и как-то незаметно она уснула.
Голов не знал, как ему поступить. Оставить Таню на улице? Этого он не мог сделать. Возить с собой в машине голодного ребенка? Тоже нельзя. И, посоветовавшись с шофером, он решил отвезти ребенка в ближайший детский дом. Заняло это минут 40–50, но, подъехав к гостинице «Астория», чекисты уже не застали там никакой женщины. Голов прошел всю улицу Герцена — и здесь ее нигде не было. Тогда он зашел в «Асторию», чтобы позвонить в отдел, и там от дежурного администратора случайно узнал, что недавно какую-то больную женщину подобрали рядом на улице и отправили в больницу. Администратор слышал, как дежурный милиционер кому-то звонил, вызывая машину…
— Скажите, Голов, вы потом не пробовали разыскать милиционера, который вызывал сантранспорт? — спросил Воронов.
— Нет, Михаил Александрович, этим делом я больше не занимался…
— Вы, Голов, допустили серьезную ошибку. — Обычно такие слова Поляков произносил гораздо суровее. — Нельзя было задерживаться.
Владимир виновато опустил голову, но вдруг лукаво улыбнулся:
— Я подумал, Александр Семенович, а как вы — разве оставили бы больного, голодного ребенка? И решил — нет! Ни за что!
— Ишь хитрец, — усмехнулся Поляков. — Но я бы все-таки постарался не упустить из виду ту женщину. Ошибку, думаю, вы исправите сами. Итак, подведем итог, Волосов?
— Занимаюсь Шестой Советской.
— Голов?
— Разыщу ее, Александр Семенович, можете не сомневаться. Если только жива — разыщу. Начну сегодня же.
— Воронов?
— Займусь госпиталем, телефонами и Большой Пушкарской.
— Так. А кто займется Ольгином?
— Придется пока мне самому, — сказал Морозов.
Поляков кивнул.
— Мне почему-то кажется, — задумчиво сказал он, — что там кроется главное
— Да, вот еще что, — добавил Поляков, когда уже все собрались уходить. — Надеюсь, вы не поймете это как недоверие. Операция очень серьезная, сложная и должна быть решена как можно быстрее. Я решил подключить вам в помощь одного опытного, умного человека.
Он внимательно оглядел всех. Чекисты настороженно молчали.
— Это Озолинь. Он только что выписался из госпиталя и будет работать моим помощником.
Чекисты заулыбались. Еще бы, Озолинь! Даже те, кто не знал его лично, слышали о нем столько хорошего, что работать с ним считали за честь. А Воронов подумал: «Вот недаром, видно, я вспомнил его сегодня».
Высокий, худой, с вытянутым лицом, капитан государственной безопасности Озолинь явился на прием к Полякову.
Дмитрий Озолинь службу начал еще с Дзержинским. Опытный, смелый, принципиальный чекист, он в начале войны был заместителем начальника контрразведки одной из армий Ленинградского фронта, участвовал в боях на Невской Дубровке. Был ранен, в легких обострился старый туберкулезный процесс, и пришлось чекисту месяца два пролежать в стационаре на улице Воинова.
Наконец ему полегчало. Не раз Лев Давыдович Ямпольский, удивляясь его железной воле к жизни, говорил лечащему врачу: «Вот человек! Любит жизнь и борется за нее. Если бы не он сам — мы с вами, Софья Алексеевна, ничего бы не сделали».
Наконец настал долгожданный день выписки.
«Хорошо! Не время теперь лежать», — радовался Озолинь.
— О фронте, и даже о Ленинграде, вам думать нечего, — строго сказал Ямпольский.
— Да как же?..
— Вам нужно тепло, обилие еды и покой, — поддержала начальника Софья Алексеевна. — Туберкулез в ваши годы не шутка. В мирное время мы бы добивались направления в Крым, а сейчас… попробуем отправить вас в Алма-Ату, Дмитрий Дмитриевич.
Нелегко пришлось Озолиню в отделе кадров с таким медицинским заключением. Начальник отдела даже слушать его не хотел. И вот тогда, после целого дня просьб и уговоров, Озолинь пошел на прием к Полякову.
В кабинете у старого товарища он разбушевался вовсю:
— Чиновники! Мне — ехать в теплые края?! Мне — в спокойную обстановку! А здесь такое творится… Александр Семенович, вы же коммунист, вы же старый чекист. Неужели возьмете сторону чиновников? Я никуда не поеду. Помогите…
Сначала Поляков хотел было убедить товарища уехать, но вдруг представил себя на его месте и… неожиданно спросил:
— Помощником начальника ко мне пойдешь? Есть место. Если устроит — все улажу.
— Да! Да! — Озолинь прямо-таки выпалил согласие, боясь, что вдруг что-нибудь изменится…
Озолиню, новому своему помощнику, и поручил Александр Семенович проверить материалы группы капитана Морозова и помочь молодым чекистам опытом и советом в сложной и трудной операции.
Глава 5
Через несколько часов после совещания у Полякова Голову удалось разыскать дежурного милиционера, который подобрал возле «Астории» ослабевшую женщину.