Невидимые бои
Шрифт:
Озолинь усадил Виктора на диван, а сам стал не спеша прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину.
— Из вас получится хороший чекист, товарищ Волосов, — неожиданно сказал Озолинь.
Виктор смутился. Он знал, как скуп на похвалы Дмитрий Дмитриевич.
— Но… — Озолинь поднял вверх длинный, худой палец, — но кое-что вам надо учесть.
Виктор с некоторой тревогой посмотрел на Озолиня.
— Хотите, я вам расскажу случай, который многому меня научил? — спросил Дмитрий Дмитриевич.
Виктор кивнул: конечно!
— Так вот. Был я тогда еще
И Озолинь рассказал, как однажды в приемную ЧК пришел высокий седоусый мужчина. Он был в гражданском платье, но выправка его и манера держаться подтянуто и строго выдавали в нем бывшего военного.
«Что вас привело к нам?» — спросили его.
«Пришел за помощью. Или арестуйте, или помогите».
История этого человека была довольно типичной; немало таких историй приходилось выслушивать в те годы сотрудникам ЧК.
Он родом из мещан. Получил образование и пошел на военную службу. Честно сражался с немцами. И, как многие офицеры, проклинал виновников поражений на фронтах. Поэтому Февраль встретил сочувственно, хотя и осторожно, а вот Октябрь — как он сам выразился — «не понял». «Многое мне казалось странным, многое пугало…» Особенно возмутил его Брестский мир. Как? Отдать немцам Прибалтику, половину Белоруссии, Украину с Донбассом, платить контрибуцию! Позор! Объяснение пришло само собой: «Продали большевики Россию». Офицер пробрался на юг, к генералу Деникину, в так называемую Добровольческую армию — «спасать единую, неделимую Русь». Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: едва получив назначение, офицер заболел тифом. Полгода провалялся в больнице. Было достаточно времени, чтобы поразмыслить.
От соседей по койке не раз слышал он рассказы о зверствах «товарищей по оружию», о продажности генералов, о разгуле спекуляции, о взяточничестве в белом тылу. Он долго думал обо всем этом и решил дезертировать из армии. Скрылся у родственников, дождался прихода красных. Но к большевикам пойти на службу побоялся. Скитался. После долгих и трудных раздумий решился прийти в ЧК.
«Чего же вы хотите от нас?» — спросили его.
«Хочу честно работать, но без вашей рекомендации меня никуда не возьмут. Не любят таких, как я, и не доверяют им».
Он положил на стол пачку заранее приготовленных документов: биографию, какие-то квитанции, удостоверение, справку о сдаче оружия.
— Ну, и как вы думаете, товарищ Волосов, что было дальше? — спросил Озолинь. — Вы помните, какое время было?
Виктор только кивнул.
— Конечно, мнения разделились, — продолжал Озолинь, похаживая по кабинету. — Некоторые, и среди них, — он усмехнулся, — один ваш знакомый, кричали: «Судить эту контру! Все равно продаст!» Другие утверждали, что настоящий революционер должен сочетать в себе непримиримость и беспощадность к врагу с подлинным пролетарским гуманизмом. Так учил нас Дзержинский.
Озолинь сел за стол и строго сказал:
— ВЧК не преследовала выходцев из враждебных классов, если они, эти выходцы, относились к Советской власти
Озолинь, прищурив глаза, посмотрел на Виктора и спросил:
— Вы поняли, к чему я завел этот разговор, товарищ Волосов?
— Понял, Дмитрий Дмитриевич, — краснея сказал Виктор, — а ведь проверять все же…
— Да! — сказал Озолинь. — Проверять, проверять и тысячу раз проверять. Это, конечно, правильно. Но и доверять нужно. А посадить, как вы говорите, это не фокус. Это, к сожалению, — он грустно покачал головой, — совсем не так уж сложно.
Виктор сидел пришибленный и думал о том, как много ему еще надо узнать, чтобы стать настоящим чекистом. Успокаивало и радовало его лишь то, что у людей, плечом к плечу с которыми он теперь работал, было чему поучиться. И они не отказывали в помощи.
— Ну вот, — сказал Озолинь, — не обижайтесь, что прочел вам небольшую мораль. А сейчас, будьте добры, пригласите ко мне товарищей Морозова и Воронова, и сами, если есть время, можете прийти.
— Слушаюсь.
Вскоре Морозов и Воронов явились к Озолиню. Дмитрий Дмитриевич сосредоточенно выслушал их доклад, а когда они закончили, неожиданно спросил:
— Почему Голосницына стала шпионкой?
Воронов попытался объяснить, как он понимает характер этой женщины: пустая, развратная, любительница легкой жизни и кутежей, она никого и никогда всерьез не любила. К мужу она относилась равнодушно, изменяла ему чуть ли не с первых месяцев после свадьбы — впрочем, он платил ей той же монетой. За деньги и, главное, за перспективу «сладкой жизни» она может и мать родную продать…
Озолинь внимательно слушал.
— Это все похоже на истину, — сказал он. — Но, Михаил Андреевич, ведь не всякий развратный мужчина и не всякая пустая бабенка обязательно становятся немецкими агентами. Думается, надо покопаться поглубже в их прошлом: где-то должна найтись более определенная ниточка, приведшая ее к абверу. У вас есть возможность изучить их прошлое?
— Да. Поручу Голову…
Особенно заинтересовала Озолиня жена второго шпиона — Лиза Травникова.
— Совсем другой человек, — сказал Морозов. — Скромная, тихая, главное — денег у нее нет, бедствует. Непохожа на шпионку.
— Что же вы думаете?
— Может, муж и не раскрылся перед ней? Ведь про свой завод она ему могла рассказывать просто как близкому человеку. Без умысла, а так — по наивности.
— Разрешите? — вмешался Воронов. — Деньги в семье завелись, и в немалом количестве, но не у Лизы, а у ее брата, у Валентина Евдокимова.
— А он? — спросил Озолинь.
— Пьяница, кутила и, кажется, трус.
— Вот и есть зацепочка, — удовлетворенно сказал Озолинь. — Поработайте-ка над ним. А Травникову надо поберечь — вы, кажется, говорили, у нее двое детей?..