Невидимые знаки
Шрифт:
Поцеловав Пиппу в щеку, Эстель выпрямилась, при этом немного морщась, придерживая себя за ребра.
Она тоже ранена.
Все мы пострадали в какой-то степени.
Взглянув в мою сторону, Эстель сразила меня до глубины души. Она заставила меня чувствовать себя важным; она заставила меня чувствовать себя храбрым. Она заставила меня чувствовать, что она нуждалась во мне, даже в то время, когда я нуждался в ней.
Я даже не знаю ее, но она вытащила столько эмоций из меня. Эмоции, с которыми я
Но как я мог остановить ее власть, когда все, чего я хотел, чтобы она обняла меня так же, как и детей?
Прокашлявшись, я отвернулся.
Эстель подошла и стала передо мной.
— Она сломана? — Она указала на мою лодыжку.
Я прищурился из-за солнца, что пробивалось сквозь деревья, и видел лишь ее силуэт.
— Я не врач, но уверен, что здоровая нога не должна так сгибаться.
Она нахмурилась.
— Не надо быть таким язвительным. Это был простой вопрос.
Что?
Мой ответ не предполагал в себе неприветливость и грубость. Она выбила меня из колеи. Это было слишком, я не имел в виду это дерьмо.
Перебросив свои длинные волосы через плечо, она пробормотала:
— Ты можешь хотя бы стоять?
Опустив глаза, я сделал все возможное, чтобы ответить без какого-либо намека на грубость:
— Нет. — Я не дам ей еще одной причины думать, что я мудак.
— Настолько больно? Или ты просто не пытался?
Способ заставить меня чувствовать себя еще большим неудачником, чем я есть на самом деле.
Я стиснул зубы.
— Конечно, я, блядь, пытался.
Она ахнула от моего ругательства.
Дети прижались ближе, перестав плакать, и сосредоточили свое внимание на мне, а не на своих умерших родителей.
— По шкале от одного до десяти, насколько плохо? — Эстель присела на корточки рядом со мной, положив свои маленькие ручки на мои ноги.
Я вздрогнул. Тепло ее пальцев разрывало меня сквозь Гэлнсы. Даже после крушения, огромной боли и ночи во время шторма, мой член все еще мог дергаться от желания.
Я не знал эту женщину, но мысли о ней сковали ошейником мою шею, и все, чего мне хотелось, — это умолять ее о крохах внимания. Почему она должна была лететь именно со мной? Почему она согласилась на это дурацкое вертолетное такси? Почему она не могла держаться подальше?
— Ты собираешься мне ответить? — Она наклонила голову. Солнечный свет озарил ее обнаженные руки, выделяя порезы, ссадины и грязь, но каким-то образом делал ее еще более красивой. Ветки и листья запутались в волосах, как будто она спала на дереве, а ее губы были влажные и розовые.
Черт, о чем она меня спрашивала?
Я заставил себя не смотреть на ее переливающуюся камнями футболку, которая
— Земля вызывает Гэллоуэя.
Мое сердце помчалось вскачь, услышав свое имя на ее губах.
Она наклонилась ближе, давая мне заглянуть под ее футболку и увидеть упругую грудь. Желание загоралось у меня между ног, прежде чем ужас заменил его, когда я увидел порез на ее идеальной коже. Кровотечение остановилось, но были видны кровоподтеки, а большая рваная рана показала, насколько больно ей было.
Дерьмо.
— Кого это волнует? Как насчет тебя. Насколько сильно тебе больно?
Она подняла бровь и последовала за моим взглядом. Прикрывая рукой порванную футболку, она фыркнула.
— Не твое дело. Я спрашивала о тебе.
Я потянулся к ней, желая оттянуть линию выреза футболки и заставить ее признать, что она не в порядке. То, что это я должен заботиться о ней, а не наоборот.
— Дай посмотреть.
Она шлепнула по моей руке.
— Ни за что. — Она сердито посмотрела на меня. — Ответь на мой проклятый вопрос и не думай обо мне. По шкале от одного…
— От одного до десяти? — Ладно, если она не хочет, чтобы за ней ухаживали, она могла бы просто оставить меня в покое.
— Я бы, блядь, сказал, одиннадцать.
Она нахмурилась.
— Не ругайся.
Отлично, теперь я возбужден, раздражен и взбешен, что не мог ни черта сделать, чтобы помочь людям вокруг меня. Они заслуживают заботы гораздо больше, чем я. Я не очень люблю, когда меня отчитывают, но она права.
Неглубоко дыша, ее пальцы вдруг прошлись по длине моей ноги, путешествуя от опухшей голени, деформированной лодыжки, к моей искалеченной ноге.
Каждая мышца в моем теле напряглась. Я подавил мучительный стон.
— Я не знаю наверняка, но, думаю, ты прав. — Она прикусила губу. — Не хочу быть пессимистом, но я думаю, что несколько костей в твоей ноге сломаны, В основном в области лодыжки, и, возможно, берцовая кость.
Она наклонилась ближе, и у меня не было никакой долбанной надежды не смотреть на ее приоткрытый рот и густые ресницы.
Остров исчез. Моя нога исчезла. Все исчезло, я глубоко утонул в ее очаровании.
— Мне так жаль, Гэллоуэй.
Кто ты?
Она понятия не имела, какое влияние оказывала на меня (а если бы знала, то не захотела бы иметь со мной ничего общего).
— Нога такая отечная и горячая, и деформация вызывает тревогу. — Сидя на корточках, она устало мне улыбнулась. — Думаю, все, что мы можем сделать, это надеяться, что твое тело знает, как излечиться, и делать все, что в наших силах, чтобы предотвратить срастание кости... пока нас не найдут.
Так что фактически... я в заднице.