Невидимый муж

Снегова Анна

Но ледяной купол Фрейи по-прежнему отделял нас ото всех.

А значит смерть сейчас так близко от меня. Всего лишь на расстоянии прыжка обезумевшего от боли и отчаяния Белого волка.

Каким-то краешком сознания замечаю, как Бьёрн расшвыривает противников и кидается к Фрейе, опускается рядом с ней на колени, пытается зажимать рану, но кровь сочится через переплетение серебристой кольчуги. Мой муж снова проявился в пространстве. Вёльва поспешно пятится. Растворяется в тенях у корней ясеня.

Солдаты почему-то останавливаются

и топчутся в отдалении в нерешительности. Я вижу их силуэты чуть-чуть смазанными из-за толщи льда. Но главное видится мне предельно остро. Я вижу, как они забывают приказы королевы и опускают мечи, глядя на стремительно белеющую Фрейю. Какая же она красивая… Сейчас – больше, чем когда-либо. И трогательно-беззащитный взгляд, которым смотрит куда-то в небо, мимо склонившегося над ней Бьёрна, который ожесточённо выговаривает ей что-то. Кажется, запрещает умирать.

Смешной.

Смерть – это не то, что можно запретить.

Наверное, ты просто никогда ещё никого не терял, мой любимый.

Мы же с тобой теряли слишком многих. Правда, Фенрир?

Слишком многих, чтобы сейчас я не узнала смерть, глядящую на меня из обезумевших волчьих зрачков.

Но я вижу и нечто большее.

Человека.

Его живую, страдающую душу, которая мечется сейчас в клетке звериного тела в поисках выхода – и не находит.

Потому что горло охватывает незримый ошейник. Душит, лишает остатков дыхания, лишает остатков воли. Стальная цепь тянется от этого ошейника – дальше, и дальше, и дальше… а её конец находится в морщинистых, но крепких руках моей бабки-королевы.

Я вздрагиваю, когда понимаю, что и правда это вижу.

Пробудившаяся магия открыла очень многое. В том числе и то, что даровано было по праву крови – и принадлежности к роду, основатель которого когда-то надел на первого Волка этот ошейник.

Сегодня, кажется, я нашла себя. Перестала прятаться от того, кем являюсь и кем была всегда. Помню, как впервые стала проявляться магия льда и снега, когда я была совсем крохой. Сумрачная тень легла на лицо Мимира, сделала его совсем тёмным, чернее гор Йотунхейма – именно так на языке йотунов правильно назывались горы, которые асы именовали Запретными. Ведь это был знак того, что я правда одна из асов. И я перестала пользоваться магией, чтобы не расстраивать своего друга.

Заодно, на всякий случай, и странными способностями, которые начали появляться у меня после того, как Мимир столь щедро напитал меня энергией гор. О них я даже ему не рассказывала. Так не умел делать даже мой друг-йотун. Мне казалось, я какая-то неправильная. Проще было притвориться и не замечать этого, чтобы быть обычной, нормальной. Как мама.

Когда йотуны изгнали нас, я винила себя. Если бы только я не была из этих «проклятых асов», говорила я себе всё то время, что сидела, съежившись, на холодном и твёрдом плече Мимира, обнимая его за шею, пока он широким шагом одолевал заснеженную равнину, проваливаясь глубоко в сугробы. Метель швыряла в лицо охапки снега и превращала мои слёзы в крохотные колкие льдинки.

Но по-настоящему

я возненавидела кровь асов в себе, когда они убили его. Наверное, поэтому моё сознание попыталось стереть об этом всякое напоминание. Вместе с магией, вместе с прошлым, вместе…

… с частью меня самой.

Потому что вместе с магией асов внутри я возненавидела и себя саму.

Может быть, мне понадобилось взглянуть в лицо смерти, чтобы это понять. Невозможно ненавидеть только какую-то часть себя, чтобы это чёрное и разрушительное чувство не затапливало всё целиком. Не превращалось в ненависть к себе.

Как искры на снегу, что переливаются под солнцем. Новое и новое осознание добавлялось в общую мозаику, складывалось в узор.

Чтобы любить себя, мне не обязательно быть совершенной. Отвергая часть своей души, я разрушаю её изнутри.

Чтобы уважать себя, мне не нужно отказываться от наследия прошлого. И преступник, и герой держат в руках одинаковое оружие. Важно лишь, как им распорядиться.

Чтобы иметь силы защищать любимых, я должна защитить сначала себя саму. Ту маленькую девочку, которой я была когда-то, и которая так долго плакала от одиночества внутри меня.

Если я не полюблю её, не полюбит никто.

Если я не подниму оружие, и не научусь защищать то, что мне дорого, непременно наступит миг, когда рядом не окажется больше никого, кто бы сделал это за меня. Вот как сейчас. И тогда может стать уже слишком поздно.

Спасибо тебе, священный источник йотунов!

Твоя вода исцеляет не только тело, но и душу.

Сегодня я наконец-то собираю её в единое целое.

…С тихим щелчком невидимые часы времени возобновили ход.

Делаю шаг вперёд и взмахиваю рукой.

Из-под моих ног взмывает ввысь камень. Повинуясь движению кисти, разламывается на несколько осколков.

Я беру один из них, и острой кромкой режу свою левую ладонь. Ноздри хищника широко раздуваются, улавливая запах крови. С клыков срывается рёв. Где-то далеко с одержимой настойчивостью голос моей бабки повторяет «убей». Крупная дрожь сотрясает зверя, который из последних сил, до остановки сердца пытается удержать своё тело от исполнения приказа. Натянутая до предела незримая цепь дрожит в унисон тяжёлому биению пульса. Я его слышу, я его чувствую.

Ещё шаг.

Я встаю на цыпочки и осторожно, чтобы не причинить боль, кладу руку на покрытое грязно-серебристой шерстью предплечье, где зияют открытые раны от клыков, которыми он впивался в собственную плоть.

Когда капли моей крови смешиваются с его, волчьи зрачки расширяются, и чернота затапливает радужку целиком. Я вижу в них своё отражение. Как в зеркальном коридоре, из тьмы веков встают образы многих и многих лиц до меня, которые так же смотрели в бездонные волчьи зрачки. До самого первого короля, который выслушал первую вассальную клятву оборотня. И дал ему в ответ клятву сюзерена. Я слышу эти слова, они оживают в моей памяти, как эхо волн позабытых древних морей, на месте которых теперь вздымаются горы.