Невидимый враг
Шрифт:
Арн протяжно вздыхает и втыкает рогатину в землю.
— Зная твоё упрямство, и правда ведь уйдёшь! А мне потом переживать. Ладно, оставляй. Но следи, чтоб во двор не выходил, пока там наши гуляют. Иначе быть снова драке. Крепко он им не понравился почему-то. И чего тебе в голову втемяшилось? Завела бы лучше собаку!
— Что поделаешь, люблю лесных зверюшек! — радостно показала брату язык я, вставая с колен и отряхивая платье. Руку на всякий случай снова положила на загривок своего барса. Котик упирался в меня мохнатым плечом
Арн внимательно следил за поведением зверя, но судя по всему, нам с Барсиком и впрямь удалось его убедить, что мой кот — существо в высшей степени воспитанное и безопасное. В конце концов, я жила в недавно пристроенной к остальной усадьбе части дома, там были в основном кладовые и другие нежилые помещения, так что и от детей, и от Мэй мы будем достаточно далеко. А в нашей семье издавна почитали и любили барсов. По легенде, снежный барс был тем самым волшебным зверем, который когда-то в седой древности подарил предку основателя нашего клана секрет магии невидимости. До сих пор морда барса красуется на гербе и фамильных украшениях.
Арн издал протяжный вздох.
— Под твою ответственность, чокнутая друидша! Хоть бы Гордевиду жить вечно! Не то Таарн ждут чересчур уж весёлые времена с таким-то главным жрецом.
Поравнявшись с Арном, я на секунду остановилась и заглянула ему в глаза. Сказала предельно серьёзно:
— Спасибо! Ты у меня самый лучший. Люблю тебя, братишка!
Он, кажется, не ожидал от меня, и даже чуточку смутился.
А меня охватило странное чувство.
Я сейчас стояла меж двух самых дорогих в моей жизни мужчин. И ни один из них не хочет убить другого. Даже барс стоит под моей правой ладонью совершенно спокойно и не пытается броситься на Арна и перегрызть глотку. Как, возможно, сделал бы когда-то. Удивительно. Странно. Непостижимо.
Непередаваемое чувство спокойствия и тихой радости, когда эти, такие близкие мне люди, рядом. Я попыталась запомнить это мгновение во всей его непередаваемой теплоте, спрятать в ту самую мою личную шкатулку с воспоминаниями, где хранились самые драгоценные.
И всё-таки долго так торчать у всех на виду было нельзя, и я снова повела прихрамывающего кота за собой. Во-первых, котика скорее лечить, во-вторых…
— Ой, кстати, у нас мясо есть, братишка? — спохватилась я.
— Шутишь? Конечно. Возьми в кладовой. А ты с каких это пор травой питаться перестала?..
— Да не мне! Этому вот… заднице мохнатой. Блудной. И где только шатался так долго, я вся извелась!
Кот принялся довольно урчать и щуриться. Можно подумать, я его сейчас похвалила.
Первым делом мы спустились в кладовую, которая в усадьбе брата никогда не запиралась, потому что не было таких людей в этом месте, которым он бы не доверял. Все они были ему лучшими друзьями, верными соратниками, почти семьёй.
Утащила толстенный кусок
Потом — по деревянной лестнице с узкими ступенями наверх. Под конец кот уже еле тащился, но упрямо полз по неудобным для его габаритов ступенькам, то и дело используя когти в помощь.
Первое, что я сделала, это плотно закрыла за нами дверь в комнату, и для верности ещё защёлку задвинула. Так… за той стеной жилых комнат нету. Остальные стены — наружные… Наверное, можно разговаривать, если шёпотом.
Огибать кота пришлось с большим трудом — ну и громадина! Комната сразу показалась крохотной.
Я бросилась к шторам, задёрнула и их. Потом опустилась на колени перед сундуком и принялась искать там что-нибудь, из чего можно надрать тряпок на перевязки.
— Оставь. Это не нужно.
Запасная ночная сорочка Мэй выпала у меня из рук. Пальцы дрожали, я только теперь поняла, что каждый нерв напряжён так, что об меня можно кремнём искры высекать и добывать огонь.
Закрываю крышку сундука. Медленно встаю. Даю себя три счёта — вдохнуть, успокоиться, зажмуриться… оборачиваюсь.
Постепенно втягиваются под кожу остатки шерсти. Когтями он подцепляет край моего покрывала, оборачивает вокруг бёдер, не отрывая от меня гипнотизирующего взгляда. Вот уже когтей тоже не осталось и следа. Сильные мужские пальцы. Обалденные руки, рельеф которых мне снился во сне. Плечи, на которых было так удобно спать. Чумазый, лохматый, весь в крови — своей и чужой. По большей части чужой. В глазах мерцает серебро нездешних лун. И ещё что-то, непривычное. Я раньше как будто такого пронзительно-серьёзного взгляда у этого насмешника не видела.
Но боги, как же бесконечно давно я не рассматривала его вот так… Даже кажется, что я себе всё придумала, и он не настоящий. Поэтому просто стою и глупо пялюсь, и рассматриваю, и любуюсь, не делая попыток даже шаг шагнуть навстречу.
Он тоже не делает. Между нами целых три шага.
Потом вспоминаю… я же запретила ему к себе приближаться! И прикасаться к себе запретила тоже!
Какая же я была дура. Как хочется прикусить свой дурацкий язык, но не поможет — сделанного не воротишь, я же не могу теперь…
— Пр-р-роклятье! К чёрту всё, я слишком скучал.
Три его шага заканчиваются слишком быстро.
Мгновение, бросок голодного хищника, и меня впечатывают в стену.
А потом мои губы обжигает горячий, жадный поцелуй. Я всхлипываю. Я тоже по тебе безумно скучала.
Ничего больше не важно. Ничего. Никакие доводы рассудка. Я пьяна этим поцелуем, его запахом — наконец-то я чувствую сводящий с ума запах его кожи! — его торопливыми хаотическими прикосновениями. Как будто тоже пытается меня ощупать и убедиться, что я тут, я рядом, и полностью в его власти.