Невидимый враг
Шрифт:
Нашла Барсика не сразу. В благодарность за помощь Арн приказал оставить для моего кота все двери открытыми, и он бродил туда-сюда весь день молчаливым призраком. Настороженный, тревожный, собранный. Протискивался массивным телом в каждую комнатушку, каждую кладовую, поднимал лохматую голову в воздух и внимательно принюхивался. Я хвостом за ним.
В большом поместье было непривычно мало народу, и оттого тревожно. Когда я запускала пальцы в пушистый мех своего барса, чувствуя под ним каменные мышцы могучего существа, немного успокаивалась. Что же случилось с мясом? Кто такое мог
И всё-таки… я доверяла чутью своего кота. А у него шерсть на загривке оставалась вздыбленной весь день. И ещё он даже на минуту не перекидывался в человека, даже чтобы поговорить. Значит — настороже. Значит — ему нужен сейчас сверхъестественный нюх зверя, а не пустые слова человека. И я поневоле тревожилась тоже.
Хорошо, что Арн выстроил такой прочный дом.
Потому что если увесистую, но осторожную поступь моего кота, перетекающего в пространстве как ртуть, лестница на второй этаж хозяйской половины еще выдержала, хоть и скрипнула жалобно, то от бешеных скачков и катания по перилам нашего вечного стихийного бедствия, кажется, едва не развалилась.
Бьёрн и Мэлвин фактически свалились нам на прямо головы. Хорошо хоть, видимые. За ними вприпрыжку неслись розовые котята. Рожицы у братьев были насупленные. И понятно. Тревожатся за маму весь день, а взрослым не до них. И в спальню родительскую, конечно же, никто их не пускает, где повитуха царствует и повелевает.
— Вредная эта старуха!
— Мы ей за это лягушку в кровать подсунули!
— Дети! — ахнула я. И решила, что нашла хоть какое-то полезное дело наконец-то. Надо занять хулиганов, пока не дохулиганились.
Заодно и кота отвлечь. А то ему дай волю, он и на крышу заберётся обнюхивать. Сначала — Мэй. Главное, чтоб с ней всё хорошо. А потом Арн во всём разберётся, я уверена.
Так что я потащила всю разношёрстную — в прямом смысле — компанию на свежий воздух. И там до самого вечера играла с ребятами в траве, помогала строить крепости из песка и веток. Под неотступным взглядом серебряных глаз, которые кот не отводил от меня ни на минуту. Лежал поодаль, словно охранял… и смотрел, смотрел, смотрел.
И уже путались мысли, и я не понимала, зверь на меня смотрит сейчас или человек. Только ощущала этот взгляд на коже как ожог, каждый миг, каждую секунду. Я не понимала, что происходит. И почему он смотрит на меня так… Но это пьянило почище любого вина и заставляло щёки гореть.
А потом…
Резко поднял морду в воздух огромный кот.
Предвечернюю, почти торжественную тишину прорезал тонкий возмущённый плач.
Таинство завершилось.
Новый человек родился на свет.
У Арна и Мэй теперь три сына.
В этот раз Зортаг обернулся человеком, едва я успела захлопнуть за нами дверь спальни.
Без единого слова развернул к себе и прижал к твёрдым доскам своим каменным
— Зор… ну, Зор… что ты…
Он уже не слышал. А скоро и мне стало не до разговоров. Когда горячие губы властно взяли в плен. Когда нетерпеливые руки принялись утверждать власть на моём теле. Когда шум крови в ушах заглушили все звуки в огромном умиротворённом доме. Ту-дум, ту-дум, ту-дум…
За окном стемнело. Краешком заглядывает в спальню полная луна.
Это что-то сильнее и глубже, чем слова. Когда играла с этими детьми, в голову слишком настырно лезли мысли, которые я не могла, не должна была себе позволять. Что тоже так хочу… своих хочу… только чтоб непременно с серебряными глазами…
И мужчина мой смотрел на меня так долго именно такими, какие я хотела, чтоб были у моих малышей… что я почти поддалась искушению поверить, будто думает сейчас о том же самом.
Зарываюсь пальцами в серебряную гриву, когда смещается вниз, чтобы впиться горячечными поцелуями мне в шею, ключицу, и ниже… когда рвёт ворот на платье, и пара пуговиц со стуком падает на пол… А я вздрагиваю, жадно ловлю крохи дыхания пересохшими губами, откинувшись на шершавые доски двери… и ноги уже не держат, и давно бы оказалась на полу, если б меня за бёдра не держали властно мужские руки.
С моих приоткрытых губ срывается хриплый выдох, когда он касается носом ложбинки на груди и вдыхает запах. А потом… короткий серебряный взгляд снизу вверх мне глаза в глаза… Зортаг подхватывает меня под колени и плечи, и я взмываю в воздух, испытывая головокружительное ощущение парения.
Которое очень быстро сменяется приземлением, когда меня бесцеремонно швыряют на кровать. А потом придавливают сверху всей тяжестью, так что не дёрнуться, не шевельнуться. И от этой неукротимой звериной скорости и силы, от того, как все древние инстинкты внутри меня рычат и требуют моего самца немедленно, прямо сейчас… я совершенно теряю голову.
Дикий, дикий взгляд. Тихий рык срывается с его чуть удлинившихся клыков. Отзывается в моём животе дрожью предвкушения. Так дикие барсы в горах зовут свою самку. Так отвечают на её безмолвный призыв… когда она столь неосторожно всем телом, и дыханием, и запахом весь вечер выпрашивала котят.
Кажется, довыпрашивалась.
Нет, я не дура.
Я понимала, что слишком долго так продолжаться не может. И азарт хищника, добыча которого сопротивляется и не даётся в лапы, рано или поздно к этому приведёт. Инстинкты потребуют выхода.
Но я ведь тоже не железная.
И в конце концов, вся моя выдержка и все доводы рассудка летят к чёрту.
Потом будет плохо.
Но это очень потом. А сейчас…
Приподнимаюсь на локтях и тянусь поцеловать сама.
Серебряные глаза в ответ на мою дерзость сверкают кошачьим зрачком. Поторопился оборачиваться, не до конца убрал звериную сущность. Когда на полпути сшибает меня ответным поцелуем, роняя обратно в постель и придавливая надёжнее, чтоб не своевольничала — чувствую языком острые кончики хищных, нечеловеческих клыков.