Невинность
Шрифт:
Призраками они не были. Будь они душами умерших, отец так бы их и называл. Он тоже мог их видеть, но разговор о них вызывал у него предчувствие дурного, поэтому при упоминании чистяков или туманников он сразу менял тему. Мужчина на карнизе и ему подобные не населяли здания с дурной репутацией, никого не пугали. Не трясли цепями, их присутствие не понижало температуру воздуха, они не бросались вещами, как бывает при полтергейсте. Не испытывали сердечной боли или злости, что приписывалось призракам. Иногда они улыбались, часто выглядели серьезными, но всегда сохраняли невозмутимость.
Отец подцепил крышку люка и отвалил в сторону инструментом, который изобрел сам. Позвал меня, потому что я рисковал нашими жизнями, затягивая пребывание на поверхности, и я с неохотой отвернулся от представления над головой. Когда первым спускался вниз, в подводящий ливневый тоннель, оглянулся и еще раз посмотрел на светящегося чистяка, который бесстрашно шел по высоким карнизам, тогда как мне приходилось красться по боковым улочкам и проулкам.
19
Адрес, который назвала мне девушка, находился рядом с Береговым парком. Она жила в квартале отдельно стоящих домов, кирпичных и из белого камня, с окнами на парк. Примерно половину составляли односемейные. Гвинет занимала верхний этаж четырехэтажного дома, при последнем капитальном ремонте разделенного на отдельные квартиры.
Под парком находилась тепловая электростанция номер шесть. Десятилетиями ранее, чтобы облагородить район, электростанцию убрали под землю, а над ней разбили парк. Въезды и выезды транспортных тоннелей, воздухозаборники, отводные каналы выхлопных газов располагались вдоль набережной. На «Станции 6», как и в библиотеке, имелся люк, выводящий в систему ливневой канализации. Меры предосторожности принимались на случай прорыва магистрали воды высокого давления для охлаждения бойлеров, из которых пар поступал на турбины парогенераторов.
Попав на станцию через колодец, связанный с подводящим тоннелем, мы огляделись в поисках сотрудников энергетической компании. В ночную смену их, конечно, было меньше, чем днем и вечером, когда ТЭЦ работала на полную мощность. Колодец находился в западной части станции, за рядами бойлеров, турбин, генераторов и трансформаторов. Рабочие редко заходили в это сумрачное пространство. В десяти футах от колодца дверь открывалась на спиральную бетонную лестницу, аварийный выход в случае какой-либо неприятности на ТЭЦ.
Я велел Гвинет идти прямо к двери, пока опускал крышку. Именно быстрота позволяла оставаться невидимым. С шумом проблем не возникало: прикрытие обеспечивали вращающиеся роторы турбин, генераторов и подкачивающие насосы.
На спиральной лестнице при закрытой двери, обитой звукопоглощающим материалом, стало заметно тише. И с подъемом шум только затихал.
Гвинет поднималась легко, с присущей ей природной грацией, даже не поднималась, а взлетала, вдруг став невесомой, подталкиваемая ветерком, которого я не ощущал.
Света хватало, чтобы разглядеть мое лицо, будь я без капюшона, и я шел с низко опущенной головой, на случай,
Дверь с верхней лестничной площадки выводила в склад-гараж, где стояли газонокосилки и хранилось оборудование, необходимое для ухода за территорией парка. Включив фонарики, мы нашли выход.
Следом за Гвинет я вышел в парк, но остановился, придерживая дверь. Поскольку склад-гараж служил аварийным выходом для «Станции 6», изнутри дверь всегда оставалась незапертой, но едва закрывалась, щелкал замок, отсекая доступ снаружи. Ключа у меня не было. В парке жили бездомные, в большинстве тихие и смирные, лишь изредка покидающие свои лежбища в зарослях кустов с наступлением темноты, но изредка среди них встречались и агрессивные, балансирующие на грани безумия из-за душевного заболевания или наркотиков, а может, и первого и второго, вместе взятых.
В эту декабрьскую ночь никто не подошел к нам. В парке царила тишина, как, наверное, и во всем городе, так что необходимости вернуться под защиту склада-гаража не возникло.
Мы двинулись по узкой пешеходной дорожке, пересекающей лужайки, мимо пруда, где в более теплую погоду и при полной луне к самой поверхности всплывали полусонные парчовые карпы. Откормленные хлебом, который бросали им днем посетители парка, слишком ленивые, чтобы хватать ночных насекомых.
Девушка словно прочитала мои мысли.
– Они выловили карпов и на зиму отправили под крышу.
Дома, когда я спал в гамаке, эти рыбы иногда заплывали в мой сон, в крапинках и бледные, словно окутанные дымом. Их плавники неспешно шевелились в воде. На поверхности я видел темное отражение моего лица. У карпов, плавающих под этим отражением, был свой дом, составляющий частичку этого мира. И я всегда просыпался с желанием обрести дом на свету, с садом, цветущим и плодоносящим, как тому и положено.
Мы вышли из парка на Келлогг-паркуэй, остановились под высокой сосной, Гвинет указала на дом на другой стороне улицы.
– Одно из мест, где я живу. Зайди на чашечку кофе.
Друзей у меня не было, таких приглашений я никогда не получал и на мгновение даже потерял дар речи.
– Пожалуй, нет, – наконец выдавил из себя. – Ночь уже на исходе.
– Еще полтора часа темноты, – возразила она.
– Мне надо заглянуть на склад продовольственного фонда, взять продуктов до открытия.
– Какого фонда?
– При церкви Святого Себастьяна.
– Пойдем ко мне, позавтракаешь. А на склад заглянешь завтрашней ночью.
– Но меня увидят входящим в твою квартиру. Слишком опасно.
– Швейцара нет, – ответила она. – Никто не входит и не выходит в такой час. Мы быстро поднимемся по лестнице.
Я покачал головой.
– Нельзя мне. Не могу.
Она указала на проулок между ее домом и соседним.
– Пройди через проулок. Там есть пожарная лестница.
– Нет. Я действительно не могу.
– Да брось ты. Пошли. – Она перебежала улицу, едва по ней проскочил лимузин с затененными стеклами, такими же черными, как краска.