Невинные дела (Худ. Е. Капустин)
Шрифт:
— Но, госпожа Прукстер, и у нас была революция, — осторожно заметил Айкобл.
— Ах боже мой, это из учебника истории! Зачем вспоминать? Но я убеждена: Альфонс возвратит престол, он рожден для престола! Манеры, осанка, взгляд… Знаете, что-то величественное, царственное, я бы сказала, божественное… — тут госпожа Прукстер закатывала глаза, пытаясь этим передать ощущение величия. Затем она опять оживлялась: — Но моя милочка Маргарет не уступала ему. О, она покорила платьем. Представьте: по черному шелку серебром изречения, изречения,
— Социология…
— Да, вот именно доктор социологии, он очень остроумно заметил: "Это не платье, говорит, это большая энциклопедия!" Очень милый старик…
В этом месте гости, как обычно, смеялись…
Рассказали несколько пикантных анекдотов из жизни замечательных современников.
Госпожа Тинтерл, воспользовавшись паузой, поспешно сказала:
— А слышали, господа, о новом предсказании Баумбарлей?
— Нет, нет, а что такое? — раздались любопытные возгласы.
Баумбарлей была модная предсказательница, к которой обращался высший свет столицы.
— Вчера приехала моя кузина, — оживленно блестя глазами, рассказывала Тинтерл. — Представьте, Баумбарлей предсказывает конец света. И до чего точно: не только день, а часы и минуты!
— Как астрономы — затмение солнца… Научно… Вполне научно… У меня есть книжка… да, вот именно… у меня… затмение… — вставил судья Сайдахи.
— Боже мой, и когда же? — испуганно воскликнула госпожа Иолш, супруга мэра. Она шила новое, чрезвычайно эффектное платье и теперь была встревожена: успеет ли показаться в свете до конца света? Ох уж эти портнихи, всегда подведут!..
— Не помню точно… Что-то месяца через два… — все так же оживленно сказала хорошенькая Тинтерл. Видимо, перспектива окончания света мало ее тревожила, особенно в тот момент, когда за ней ухаживала приезжая знаменитость.
— Ах, душечка, неужели так скоро? — спросила госпожа Айкобл.
— Не верю я что-то, — спокойно возразил господин Крок, директор местного отделения страхового общества "Саламандра".
— Это почему же? — возмутилась Тинтерл. Так как новость принесла она, недоверие Крока она сочла личным оскорблением.
— А очень просто, — улыбнулся Крок. — Не слышал я, чтобы госпожа Баумбарлей стала меньше брать за свои прорицания. А у нее и без того порядочно на счету. Зачем же ей деньги, если на носу всемирный крах?
— Ну, не скажите… нет, не скажите! — важно заметил судья Сайдахи. — Деньги — это… это… это деньги… Может, и на том свете… Да, пригодятся и на том свете…
— Разве? — ехидно спросил господин Тинтерл, искавший, на ком бы сорвать свою злость, которую возбудила в нем кокетничавшая с критиком жена. — Но ведь на страшном суде председательствовать будет не господин Сайдахи…
Намек был понят, и гости, к неудовольствию судьи, засмеялись довольно дружно.
Редактор Милбэнксон заметил, что есть более неприятные вещи, чем предсказания страшного суда, например, эта возмутительная
— Нам не пришлось бы иметь этих неприятностей, если бы печать лучше понимала свой долг перед обществом, — веско сказал он.
Милбэнксон не посмел возразить, ограничившись своей иронической улыбкой, впрочем, в сторону, чтобы не задеть сердитого хозяина.
— Все это сторонники мира мутят! — решительно сказал лейтенант, командир присланного в Медиану отряда. — Я б их живьем на улице ловил, как крыс, и шкуру с них сдирал.
Разговор внезапно смолк, все глаза невольно уставились на священника. Прукстер поморщился. Конечно, лейтенант человек в городе новый, он не обязан знать, но получилось неловко… Это было не то деликатное, осторожное внушение, которым господин Прукстер хотел воздействовать на заблудшего пастыря.
Прукстер засмеялся коротким смешком и поспешно сказал:
— Ох, уж эти рубаки-военные! Рубят сплеча! Перехватили, господин лейтенант. Есть среди них люди и искренне заблуждающиеся… Нельзя так…
— Знаю я их! — безапелляционным тоном заявил лейтенант. — Тряхни хорошенько — из кармана у каждого коммунистическое золото посыплется. Известно: все до одного иностранные агенты.
— Нет, господин лейтенант, вы несправедливы. Другое дело: все они играют на руку коммунистам — это верно. Но некоторые сами этого не понимают.
Священник сидел неподвижно, точно не слыша разговора и не замечая устремленных на него взглядов. Но при последних словах Прукстера он повернулся к нему и спросил:
— Почему же вы считаете, господин Прукстер, что сторонники мира играют на руку коммунистам?
— Неужели непонятно? — Прукстер пожал плечами. — Только коммунисты требуют запрещения атомной бомбы и радиоактивных лучей.
— Знаете, господин Прукстер, среди моей паствы нет ни одного коммуниста. Но мира хотят все. Атомной же бомбы не хочет никто. И вы советуете мне сказать им: дети мои, мира хотят только коммунисты, поэтому кто хочет мира, пусть идет к коммунистам. Но ведь лучшей похвалы коммунистам и не придумаешь — и вы говорите ее, господин Прукстер. Кто же играет на руку коммунистам?
— Софизм, — презрительно поморщив губы, сказал Прукстер. — Можно быть за мир и за атомную бомбу. Именно с ее помощью мы достигнем мира.
Священник улыбнулся:
— Один мой прихожанин довольно тонко заметил о тех, кто хочет поддержать мир атомными бомбами. "Эти люди, — сказал он, — тоже сторонники мира, но того, который желают покойнику: мир праху твоему!"
— Ах боже мой, к чему все эти умные споры? — вмешалась госпожа Прукстер. — В наше время нас учили в школе просто: голод, землетрясение, война — все от бога за грехи. Молиться надо, а не подписи собирать. Не божеское это дело…