Невинные дела (Худ. Е. Капустин)
Шрифт:
— Пожар! Пожар! — с неистовым криком Скуолдринг бросился к проходной будке. Пока по телефону вызывали пожарную команду, Скуолдринг с несколькими охранниками вернулся к горящим доскам. Огонь уже прорвался наружу: вероятно, внутри все горело. Ах, черт возьми, прозевать такой пожар! Скуолдринг неистово ругался.
У колючей проволоки Скуолдринг наткнулся на лежащего человека. Видимо, он пролезал под колючей проволокой, задел ее, колючки разорвали его одежду. Одежда его была не только порвана, но обгорела и дымилась. Человек лежал не шевелясь, лицом вниз: он
— Вот он, поджигатель! — воскликнул Скуолдринг и перевернул неподвижное тело на спину. Все узнали пожилого бродягу Джима, известного под кличкой Дохлая Жердь, что заменило ему давно забытую фамилию. Он слонялся по городу, работал, если попадалась работа; просил, если подавали; воровал, если что плохо лежало. Иногда на целые месяцы он исчезал из города, затем снова появлялся, точно Медиана притягивала его, хотя никакой собственности, кроме своей тени, у него не было. Впрочем, он и сам был не многим объемнее своей тени: за худобу он и получил свое звонкое прозвище.
Скуолдринг распорядился перетащить Джима в проходную. Трубя и звеня, примчалась пожарная команда, и Скуолдринг разослал сбежавшихся охранников ей на помощь и по постам.
Джим, которого положили на скамью, стал в тепле проявлять признаки жизни: раскрыл глаза, попытался было приподняться, но снова упал, прохрипев: "Воды!" Скуолдринг злобно сунул ему в зубы край жестяной кружки, Джим пил, обливаясь и захлебываясь.
— Ну, дохлятина, очнулся? — свирепо спросил Скуолдринг, когда Джим наконец уселся, опираясь спиной о стену. — Видишь этот крюк? — показал Скуолдринг на потолок. — Так вот, считай, что ты уже болтаешься на этом крюке. А не нравится, выкладывай все начистоту. Понял?
Но Джим и не собирался ничего скрывать. История была самая простая. В эту холодную ночь ему не повезло: ни в сарай, ни на чердак — нигде забиться не удалось. Вот и занесло его в доски: между штабелями были промежутки, есть где человеку погреться, все-таки там затишье. Ну, закурил, холодно ведь. Сам не заметил, как задремал, да, видно, огонек из трубки заронил…
— Ты мне глаза не отводи! — яростно закричал Скуолдринг. — Говори: кто послал поджигать?
— Я? Меня? Да господин начальник…
— Э, я думал, с тобой добром договорюсь… Ну, пеняй на себя!
Скуолдринг с таким свирепым видом подошел к бродяге, что тот завопил:
— Начальник, господин начальник, все скажу, все, что надо!..
— Забастовщики подослали?
— Они…
— Коммунисты?
— Они…
Скуолдринг услышал в коридорчике шаги Дакнайра и, наскоро показав Джиму свой знаменитый кулак, прошипел:
— Ну, смотри, попробуй отказаться от своих слов!
Дакнайр был взбешен. Этот неожиданный пожар грозил сжечь его карьеру. Скуолдринг понял, что дела его очень плохи, когда услышал, каким презрительным тоном хозяин бросил ему:
— Щенок слепорожденный! Мокрица! Туда же — взялся за охрану!.. Купи себе соску!..
— Да ведь забастовщики подослали, коммунисты… — заторопился Сэм, показывая на Джима, безуспешно пытавшегося вскочить со скамьи. — Сам сознался… Говори! —
Джим, так и не совладав со своими ногами, снова свалился на скамью.
— Да… действительно… коммунисты… — бубнил он, — подослали… говорят: подожги… обещали… — тут бродяга запнулся, не успев придумать, что ему обещали.
Господин Дакнайр, брезгливо разглядывая бродягу, напряженно раздумывал. Конечно, можно затеять дело против забастовщиков. Да ему, Дакнайру, чести от этого мало: допустил, чтобы лазутчик коммунистов поджег завод! Выдумка хороша для Сэма, а не для будущего Великого Магистра Ордена. Здесь нужен взлет вдохновенней!
И вдруг господин Бернард Дакнайр понял: вот он, великий случай, великий шанс!
— Коммунисты сказали: подожги… обещали… — тянул бродяга.
— Заткнись! — угрожающе тихо сказал Дакнайр. — Чего врешь?
Бродяга осекся и замолчал. Он ничего не понимал: тот грозил, а этот… Скуолдринг был изумлен еще больше: хозяин не одобрял его замечательной выдумки.
— Ты видел, как упал огонь? — отрывисто спросил Дакнайр у бродяги.
— Из трубки? Не видел. Спал.
— Из трубки… — передразнил Дакнайр. — С неба!
Бродяга молчал. Он понимал только, что над ним издеваются.
— А ты видел? — повернулся Дакнайр к Скуолдрингу.
Сэм понял. У него мороз по коже подрал: хозяин гениален!
— Видел! — радостно закричал он. — Видел!
— Эх ты, дурак, — почти ласково сказал Дакнайр бродяге. — От страха все перепутал. Слушай да запомни. Ты проходил мимо досок. Вдруг с неба упал огненный луч. Тебя обожгло. Загорелась одежда. Ты потерял сознание. Ведь так?
— Так… — неуверенно сказал бродяга.
— Ну вот, и он видел, — Дакнайр показал на Скуолдринга. — И я видел. Дома, из окна… Луч с неба видел. Потому сюда и прибежал. А ну-ка повтори…
Господин Прукстер приехал, когда огонь уже сбили. Пожарники заливали догоравшие доски. Прукстер ругнулся и пошел в проходную, где, как ему сказали, был Дакнайр. Он собирался до конца разделать этого мерзавца, так, чтобы от него костей не осталось. Но поднесенная ему Дакнайром история заставила его онеметь. Он слушал и изумленно поглядывал на вещественное доказательство: бродягу в обгорелой одежде, с обожженным лицом и руками. Оба редактора самозабвенно строчили в блокноты.
"Да, этот пойдет далеко!" — подумал Прукстер о Дакнайре: он чувствовал не только изумление, уважение, почтение, но даже что-то вроде робости. И господин Бернард Дакнайр, ощутив это, понял, что великий шанс не упустил. Нет, о нем не скажут, что звезд с неба он не хватает! Разве не с неба снял он свою звезду?
12. Последние дни Помпеи
…есть только одно средство, одно-единственное, чтобы увлечь толпу: Паника. Поверьте: чтобы раскачать безоружную массу, надо нагнать на нее страх. Надо бежать и кричать: "Спасайся, кто может! К оружию!"